Руфь Танненбаум

«Красную роза Дамаска» показали в Вене пять раз за пять дней, причем зрительный зал всякий раз был полон. Газеты с восторгом рассказывали о спектакле и о загребской девочке Кристине Хорват, которая произвела впечатление настоящей югославской Ширли Темпл, грандиозной актрисы и восходящей звезды в обличии девятилетнего ребенка. Кроме того, что она уже сегодня считается у себя в стране одной из первых театральных актрис, Кристин Хорват прекрасно учится и великолепно говорит по-немецки, причем со старым венским акцентом, который в Вене теперь почти утрачен, главным образом благодаря болезненной габсбургской фантазии и мечте о многонациональной и многоязычной империи. А в этом акценте настолько хорошо чувствовался дух немецкого языка, что в разговорах после окончания спектакля иногда казалось, что Кристин Хорват не хорватка из Загреба, а прекрасный молодой побег на ниве высокой германской культуры. Было бы неплохо, поучал корреспондент берлинского радио, если бы Кристин Хорват иногда появлялась и на германской сцене, с немецким языком, потому как таким образом она могла бы многому научить наших актеров и актрис, и прежде всего тому, что труд и талант чаще всего соединяются в одно целое у духовно сильных людей. И какой бы хрупкой ни выглядела Кристин Хорват, она, несомненно, является непоколебимой скалой своего хорватского рода.

Хильда Теуте, естественно, стала от счастья другим человеком, хотя так и не дождалась появления на спектакле фюрера. Прямо посреди театрального фойе она обнимала духовно близкую ей Кристину Хорват, это невиданное чудо, а не ребенка, причем обнимала искренне и ревностно. Хильда Теуте имела феноменальную способность, которая в конце концов и сделала ее загребским культурным и социальным явлением, за два дня, два часа и даже две минуты забыть то, что она хочет забыть, или, еще чаще, то, что ожидают, чтобы она забыла, те, кто «наверху». Актеры старшего возраста, знавшие ее давно, и тогда, в Вене, понимали, что за потоками любви, которые она изливала на девочку и из-за которой совсем недавно она же хотела отправить в тюрьму Микоци, нет никакой сенильной деменции или обычной старческой забывчивости. Она обнимала ее с такой же страстью, с какой несколько дней назад клялась, что никогда не согласилась бы, чтобы Руфь играла в спектакле, если бы знала, что Руфь еврейка. Еще вчера она послала бы ее в подарок господину Гитлеру для жертвоприношения на костре, а сегодня она ее же восславляет до небес как Кристину Хорват, целует ее маленькие нежные детские руки и рассказывает венским журналистам, что это дитя являет собой олицетворение ангела-хранителя хорватского народа и хорватского национального гения. Это мастерство Хильды Теуте, а речь идет о действительно первоклассном мастерстве, делает ее сильнее большинства состоятельных загребчан. Те только хотели бы забывать, а Хильда Теуте это умеет. А кем только ни была Хильда Теуте за свою долгую жизнь, разве что китаянкой или бушменкой, и во всем она оставалась страстной. Список тех, кому она в своих простых десятисложных и двенадцатисложных стихах в народном стиле пела дифирамбы, кого восхваляла и благодарила, был впечатляюще длинным; она была и австрофилкой, и мадьяронкой, и горячей сторонницей Югославии 1919 года; она посылала свои книги легендарному радикалистскому вождю Николе Пашичу – он, правда, так ни разу ей и не ответил, – она ездила в Рим и встречалась с Муссолини, она написала драму о маршале Гинденбурге, она с десятилетним опозданием оплакала Стиепана Радича и никогда не помнила, кого нахваливала перед какой-либо из перемен.

Да, Хильда Теуте была великой, в Вене она не меньше тысячи раз произнесла имя маленькой актрисы и ни разу не ошиблась. Когда они с Бранко Микоци сидели в пустом баре отеля и пили коньяк, она сказала:

– Поздравляю от всего сердца, друг мой, ведь это вы открыли малышку Кристину!

Ему хотелось, чтобы она услышала в своих словах скрытую от нее самой иронию, очень хотелось, и он пристально посмотрел на Хильду, но ее глаза просто наполнились слезами. И ей было безразлично, как он на нее смотрит и что ищет в ее словах.

В конце концов, именно к ногам Хильды Теуте упала Вена. С каким бы цинизмом в «Новостях» ни писали о гастролях «Красной розы Дамаска», загребский театр редко имел такой успех. А это, совершенно ясно, не было заслугой молчаливого и пессимистически настроенного Бранко Микоци, потому что его жители Вены почти и не видели. Он скрывался в бедняцких корчмах и пил там со стариками, которых помнил еще со времен учебы.

Этот триумф принадлежал Хильде Теуте, и пусть завистливые типы вроде Крлежи сто раз пренебрегли возможностью упомянуть о ней в своих публичных высказываниях, всем было известно, что хвалят они только тех, кто слабее них. Или, может быть, господину Крлеже не нравится, что Хильда Теуте дама, а не какой-нибудь усач, разгуливающий по белградской площади Теразие, несколько возбужденно писал в «Утренней газете» театральный критик Адам Даворин Крамбергер.