Ругачёвские чудеса

Раскладывая все, что нужно для своей работы, Митяй взглянул в окно и увидел, как со двора больницы опрометью драпали его сегодняшние несостоявшиеся «медики» – готы. Они бежали куда-то в свое будущее, в котором родится у них на изумление всего Ругачёво сынок, младенец с врожденными татуировками, как иллюстрация теории о наследственных признаках. Наука! Куда от неё денешься?! Но это уж совсем другая история, а тут, в это праздничное утро 9 Мая, – солнце заиграло в небесах, щедро разбрасывая свои луни и расплескивая ясный свет радости жизни.

И напевающий во время работы дед Митяй щербато улыбнулся солнышку. И увидел, как оно тут же разбилось фейерверком радужных солнечных зайчиков, отлетевших от двух граненых стаканов с водкой, один из которых был прикрыт горбушкой буханки черного черствого хлеба.

Пахомыч

Зимой 2010 года в окрестностях Ругачёво хоронили Пахомыча, старого пасечника бывшего колхозного пчельника. Галками на январском снегу чернела вереница траурных черных платков соседок и темных курток соседей старого бобыля Пахомыча.

Собрались обстоятельно, уважительно здороваясь друг с другом, расспрашивая о житье-бытье, о здоровье. Пахомыч всю жизнь был пасечником на пасеке, которую еще в 20-х годах обустроили на отшибе Ругачёво, в заброшенном барском липовом парке бывшей дворянской усадьбы. Вместе с соседями, стараясь поспевать и соответствовать местным похоронным приличиям, был его и племянник Леонид с женой Анной. Похоронный автобус ждал всех на обочине. Усаживаясь в автобус, говорливая соседка Машка, десятком годков постарше покойника, заговорила с новыми соседями – наследниками Пахомыча:

– Так, значит, ты теперь хозяин пасеки, Леонид? Да, правда, самой пасеки, дома-то… больше и нет. Ушел Пахомыч и дом свой спалил! Только каменный остов первого этажа остался! Хороню, что хотя бы сарай на участке остался! – вздохнула, перекрестившись, глядя в небеса, соседка.

Леонид ответил ей уважительно и обстоятельно:

– Да я уж лет десять, как в Перестройку выкупил пасеку у совхоза вместе с землей. Когда и колхоз окончательно развалился, и дядя… Пахомыч, как все тут его звали, без работы остался. Так дядя Пахомыч и жил здесь, а я его и не беспокоил. Так, изредка приезжал. А теперь мне и самому скоро на пенсию выходить. Разгребем пепелище. Отстроимся! Его жена Анна включилась в разговор:

– Да… вот – достроим новый дом и будем соседствовать!

Тут и все провожающие, точно отогревшись в автобусе, заговорили:

– Вот так жил человек и словно не был… А ведь и помянуть-то его негде!

Леонид и Анна не могли не заметить ту настороженность, с которой говорилось о Пахомыче. Соседка в годах, но без церемоний отвлекающаяся на простовато-детское имя – Машка, пояснила Леониду:

– Да уж… Так и его звали – «поджигатель». – Потом обратилась ко всем: – А помянем в чайной, скинемся и помянем. Хоть и знался с нечистой силой… Но всё же – человек. Бок о бок прожили и сколько лет соседствовали!

Сосед то ли из мужской солидарности, то ли перед городским засмущался, но резко урезонил Машку:

– Ну, будет тебе бабьи байки заливать! «С нечистой силой знался!» – тоже скажешь! Постыдилась бы – прямо у гроба-то, а?

Но упрямая Машка, поправляя выбившуюся седую прядь, выразительно глянув на лежащий в проходе автобуса гроб, чуть подпрыгивающий на резких поворотах, возразила:

– А чё мне стыдиться?!! А?!! Не я одна видела его развлекушки! Райка, помнишь, как мы с тобой до Ругачёво пешком пели? – обратилась она к соседке годков этак на 10 старше её. – Помнишь, автобус-то последний тогда сломался? Вот тогда всё и увидели.

Райка в первые мгновения от нахлынувших воспоминаний даже слов подобрать сразу не смогла, а только взмахивала руками с выпученными от ужаса глазами. Потом затараторила, словно боясь, что не поверят и не дадут дорассказать:

– Ой! Правда! Ой! Правда! И вспоминать-то страшно! Главное, хотели напрямки пройти в Ругачёво, а не по обочине, но заплутали мы. Бредем, темень лютая. А тут… слышим – его гармошка! Ну, мы обрадовались, как его гармошку услышали издалека. Скорей на звук… А там такое…

– И действительно, брешешь! – перебил её сосед. – Вот!!! Дуры бабы, не гармошка это у него была. А аккордеон, еще оккупационный, немецкий. Пахомыч тот аккордеон в 45-м из самой Германии припёр – трофейный аккордеон! У фрица какого-то в рукопашном бою отнял! С ним домой и вернулся! Да уж, любил он на нем наяривать. Особенно выпимши! Завывал у него аккордеон! Ну, чисто волки на луну.

Разобиженная Райка тотчас прервала его воспоминания:

– А по мне, хоть рояль! Не о том разговор! Не мешай! Ну! И я про то! Мы с Машкой, как его аккордеон услыхали, так на звук и попели. Думаем, может, по телефону позвонить от Пахомыча можно своим, чтобы на дорогу вышли, встретили. Мобильников тогда еще в помине не было. А у него ж – бывшая колхозная пасека. Там телефон колхозный был, для связи с начальством. Ночь, страшно идти…

Заскучавшая до того Машка тоже оживилась и стала вспоминать: