Ругачёвские чудеса

Само течение жизни обрело для Юрки весомость и материальную ценность каждого прожитого дня. Приближал его к тому мигу, когда он войдет в ателье «Маргарита». И прекрасная Маргарита вспорхнет со стула, обронив на пол соскользнувшую с её тонких, каких-то пугливо-детских плеч ажурно вязанную шаль. И поднесет ему одну из своих расшитых шелками, разноцветными узорами-завитушками тюбетейку. И протянет он ей свои «без сдачи» по цене двух бутылок без закуси… Мечтая об этом, он так и чувствовал, что каменеет его язык, что и повернуться-то от волнения он не сможет, чтоб тюбетейку спросить, чтоб «отспасибкаться» на прощанье.

Пока он ждал дня, когда настанет день выплаты пенсии, он вдруг заметил, что скоро наступит зима. Что рассветы красивы размашисто расстеленным по небу красным пылающим плащом. Что подкрадывавшиеся сумерки подкрадывавшиеся заволакивают комнату синевой, что молчание ночи полно скрипов и вдохов, словно не одинок он в комнате, что ветви деревьев без листвы похожи на руки молящихся, и многое, многое стал видеть он, словно глаза его открылись в жизнь, как у новорожденного кутенка в положенный срок. Старый Юрка ждал и мечтал, как отправится в ателье Маргариты в «пенсюшкин» день. Но сначала купит белую рубашку. И, быть может, даже галстук. И пойдет покупать у Маргариты её узорчатую тюбетейку.

В то раннее утро, когда улица была еще пуста, Марат увлеченно лепил. Пока вдруг не заметил бесцеремонно поставленную мужскую ногу в роскошном и вычурном лакированном двухцветном желто-черном ботинке в стиле парафраза «Чикаго» 30-х годов на облупленный бортик песочницы. Шнурки левого ботинка болтались по бокам желто-черного лакированного гламура.

Мальчик настороженно рассматривал странный ботинок, явно ощущая его враждебность. И тут на лице мальчика проявился внезапный испуг, потом его сменила волна удивления на лице Марата. Незнакомец тоже внимательно рассматривал вылепленные мальчиком фигурки, стоящие за его спиной. И тотчас в них стремительно, как в мишень, вонзились тонкие, с разноцветными рукоятками ножи.

Человек в лакированных ботинках, криминально-богемного облика, в шляпе с дорогим шелковым шарфом, небрежно завязанным, как шейный платок, метал ножи прицельно, как град. Марат привстал, опираясь рукой о край бортика песочницы.

И ножи впились в дерево песочницы метко между его пальчиками, не задев, не оставив ни одной ранки.

Ужас сменился восторгом на лице Марата. И Марат, как завороженный, прошептал:

– Дай мне… я попробую!

В ответ незнакомец рассмеялся. Неожиданный поворот его развеселил. Смеясь, он обернулся и подмигнул кому-то, сидящему в «Бугатти». В машине дремала компания, явно славно круто повеселившаяся ночью. Человек за рулем, явно босс, затягивает косячок, неодобрительно покачивая головой по поводу затей своего приятеля. Он всегда не одобрял этих игр, как нечто «не по делу», но относится снисходительно. Две очень яркие девицы, но потрепанные ночной жизнью, спали на заднем сиденье.

– Стилет! Не пугай мальца! – крикнул Босс из-за опущенного бокового окна.

Но Стилет не отреагировал, а обратился к Марату:

– Ну, давай, покажи класс!

А Марат успел проворно схватить все ножи, выдернув их из песочных дворцов. И молниеносно пригвоздил оба шнурка Стилета ловкими прицельными движениями. Одним прыжком выскочил из песочницы и отметил каждым, ловко посланным ножом, контур тени Стилета. Стилет был потрясен таким проворством. Он внимательно рассматривал «работу» и довольную мордашку Марата. Но это произвело впечатление не только на Стилета, но и на Босса, и на проснувшихся девиц.

Стилет протянул руку Марату в знак признания его способностей:

– О! Талант! Кто научил? – спросил Стилет, наклоняясь к Марату.

– Не знаю… они сами вылетают, как птички. – ответил Марат. – Я думаю, там их гнездышко. Они радуются, что сейчас полетят в гнёздышко. Я их отпускаю. И они летят туда сами.

Стилет повернулся к сидящим в машине и выкрикнул им:

– Слышь? Говорит, сами вылетают, как птички! А цель – это у них гнездышко. Ха-Ха! Здорово!

Сидящего за рулем Босса тоже развеселило откровение Марата. И он, повернувшись к девицам, повторил:

– Как птички… ха! Сами вылетают… Ну всё, Стилет! Размялся и хватит! Пора!

Стилет засунул руку во внутренний карман и извлек оттуда купюру.

Бросив купюру в 100 евро на бортик песочницы, он, весело подмигнув Марату, сказал ему:

– На! Вся стая твоя! Заработал!

Не собирая ножи, повернулся и пошел к машине. Открыл дверцу и, усмехнувшись и передразнивая детским писклявым голосом повторив: «Сами вылетают», сел в машину.