РУИНА

На внутреннем же дворе замка, у самой почти брамы стоял уже, в ожидании страшной минуты, причт церковный с хоругвями и иконами; во главе его находился и замковый священник, в полном облачении и с распятием в руке. Мрачным, погребальным настроением веяло от этих крестов и хоругвей; всякий проходящий преклонял пред ними колени и с оборванным вздохом отправлялся молча к своему посту.

Вот вышел наконец и Самойлович из замка, мрачный, взволнованный, и направился к священнику взять у него благословение и напутствие…

А атаманы Гострого все ждут еще по ту сторону брамы решения старшины. Уже не раз они требовали с угрозами у осажденных ответа и получали на то от них: «зараз»; уже не раз и от Гострого, и от Марианны слышались понукания не медлить и действовать, но они все еще ждали… Наконец терпение истощилось, и атаманы приказали подступившим отрядам: добывать силою замок и разгромить Батурин.

Загудела толпа, заколыхались энергически копья, засверкали обнаженные сабли…

Уже передовые ряды бросились было с бревнами к главным воротам, уже пронесся было вихрем бранный клич: «На погибель!» и отразился слабым откликом с замка: «До зброй!», — как на вышке брамы появился вдруг Самойлович и взмахом платка остановил неприятельское движение.

— Рада генеральных старшин объявляет вам, шановные, любые братья, — заговорил он вкрадчивым голосом, — что она тронута вашей заботой о судьбе гетмана; ее изумляет лишь то, что родные, единоверные братья подходят к своим братьям с дреколием, а не приглашают их любовно на раду? Ведь гибель гетмана — наше общее горе, так давайте его сообща и обсудим — без бранных криков, без бряцанья мечей, без потоков родной и дорогой всем нам крови… А коли окажется кто виновным, то и покараем того, только не сгоряча, а по правде… Запал всегда с кривдой в союзе, и, в конце концов, они несут гвалт и кайданы; а тихая да спокойная рада — вечная подруга правды и святого Божеского суда…

Самойлович перевел дух, а среди притихших мятежников раздались сочувственные отклики: «Добре! По правде! Что и говорить — голова!»

— А за гетмана я еще добавлю, — поднял снова голос Самойлович, — что только что пришло к нам известие: гетман наш оправдался и едет назад к нам с булавой…

Поднявшийся при этом радостный гомон обнаружил, что слова Самойловича произвели впечатление, а он продолжал: — Так вот, мы ворота вам откроем, как нашим друзьям, а вы выберете атаманов и пришлете их к нашей старшине на обсуд, где, когда и про что должна быть общая рада?

— Горазд! — отозвались было некоторые из атаманов.

Но Марианна, слушавшая с непреклонной злобой Самойловича, остановила резким возражением их миролюбивый порыв:

— Не доверяйтесь ни в чем этому лису! Он намастил медом язык, чтоб заманить вожаков наших и замкнуть браму за ними… И о гетмане все он наплел, набрехал!.. Коли по правде, по–братски чинят, то пусть распахнут они настежь ворота и впустят нас сперва в замок, а потом и атаманы наши столкуются с их старшиной, а не то — пусть ихня старшина выйдет за браму и вот здесь побеседует с нашей о раде.

— Верно! Правду говорит панна Марианна! Ее только и слушать! — раздались отовсюду дружные крики и слились в общий гул. — Слава Марианне! Долгий век ей!

Самойлович стоял, как приговоренный к смерти, бледный, с искаженными чертами лица и кусал себе до крови губы. Опять эта ведьма сломала искусно им придуманный план, опять она вдохнула недоверие и злобу в эти смирившиеся было сердца… О, как он ненавидел ее, как призывал все силы ада на ее голову!

В это время из-за синевшего леса эхо донесло до него слабый отзвук далекого выстрела. Самойлович вздрогнул, в глазах его сверкнул злорадный огонь, вокруг тонких губ зазмеилась дьявольская улыбка…

— А! — прошептал он. — Пробрался-таки! — И не будучи в состоянии сдержать клокотавшего в груди бешенства, при виде спокойно и гордо стоящей Марианны, махнул головой стрельцу, что стоял тут же, у единорога.

Стрелец приложил моментально дымящийся фитиль к затравке орудия, и вдруг, неожиданно для всех грянул потрясающий выстрел.

Снаряд направлен был на то место, где стояла Марианна; но она была слишком близко, и ядро, перелетев через ее голову, вырвало лишь из ближайшей лавы трех человек…

LXI

Как после первого удара из нависшей черным пологом тучи наступает зловещая тишина, а потом вдруг разрешается она адским грохотом и крушащим все ураганом, так после минутной тишины, оцепенившей мятежников, вдруг вспыхнул взрыв негодования, пронесся громовыми раскатами по рядам войск и зажег местью сердца.

— За смерть — смерть! Отомстим! — заревела толпа и ринулась неудержимым потоком к стенам крепости.