Руина, Мазепа, Мазепинцы

не допустить хлебных запасов в черниговский малый город

(замок), где помещались царские ратные люди.

От 3-го апреля управлявшие Малороссиею старшины

извещали, что уже сродники Многогрешного посажены под караул, и, вместо них, на начальнические места выбраны иные лица. Вместо

Василия Многогрешного и Шумейки, братьев бывшего гетмана, поставленных им в Чернигове и в Стародубе, назначили в

Чернигов прежнего полковника Борковского, а в Стародуб наказным, до возвращения Рославца, Григория Дащенка. В -Нежинском и

Прилуцком полках получили снова свои уряды прежние

полковники Филипп Уманед и Лазарь ‘ Горленко; Переяславский полк

возвратили Дмитрашке Райче, Гадячский - Федору Михаленку, в Лубенском, вместо зятя Демьянова, Андрея Нестеренка, сделался

полковником какой-то Михайло Степанов, а в Миргородском -

Иван Дубяга. Из сродников и свойственников Многогрешного

никто не казался столько опасным, как его закадычный друг Матвей

Гвинтовка. Этот человек, как показывали на него старшины, много

раз уже заявлял свое нерасположение к власти, не держал беседы

с стрелецким головою Нееловым и с верными государю

старшинами, а волкохищно ходил; оставивши нежинское полковничество

и жену свою, приехал к Демку на первой неделе великого поста, пошептался с ним наедине и уехал в Короп. Тотчас по

арестовании гетмана старшины, не знавшие еще, что Гвинтовка из Ко-

ропа уехал в Путивль, послали к нежинскому воеводе челобитную

задержать Гвинтовку, но воевода Ржевский, за отсутствием Гвин-

товки в Нежине, приказал взять под караул жену его и сына

Феська, а двор его запечатать тремя печатями, потом призвал к

себе наказного нежинского полковника Гуменского, войта, бур-

216

мистра, знатнейших Козаков и мещан и привел их всех к присяге

на верность государю, а Гуменскому приказал разослать в

Нежинский полк универсал, чтобы сотники, атаманы, войты и

лучшие жители из мест и сел ехали в Нежин к воеводе принести

крестное целование. Все это совершилось и скоро, и благополучно.

Видно, однако, что по случаю неожиданного арестования гетмана

боялись какого-нибудь смятения в народе. Нежинский воевода, извещая малороссийский Приказ о своих распоряжениях, приказал стрельцу, с которым отправил свою отписку в Москву, проезжать через малороссийский край пустою степью, минуя го-рода, села и деревни. В то же время воевода всех ратных царских

людей для их безопасности согнал в замок и расставил по стенам

караульных. Хотя на другой день приведенные к присяге нежинцы

уверяли, что царские ратные от них не могут ожидать ничего

худого, но Ржевский всетаки не доверял и не велел никуда

выходить из замка великороссиянам. С своей стороны и архиепископ

Лазарь Баранович извещал царя, что уже разослал по всей

Малороссии свой пастырский универсал, укрепляя <своих овечек>, чтоб оставались верны принесенному раз крестному целованию

и не слушали никаких прелестей.

Когда скованного гетмана привезли в Москву, генеральный

писарь Мокриевич подал в малороссийский Приказ извет на

Многогрешного, написанный в 38 пунктах. Гетман обвинялся в

противозаконных сношениях с Дорошенком с целью изменить царю

и поддаться, по примеру Дорошенка, турецкому султану. В этих-

то видах Многогрешный, как показывал извет, старался заместить

полковничьи места своими свойственниками и приятелями, и

всякими способами распространить вражду к московской власти.

Указывались произнесенные им в разные времена изречения, свидетельствующие о его нерасположении к Москве. Он перед

старшиною говорил так: <наберу тысяч шесть выборных людей конных

и пойду на великороссийские города, а весною придет мне на

помощь крымский хан. Дам людям московским такой отпор, как

Александр Македонский; тот был Александр, а я Демьян - не

меньше того Александра наделаю дел, как опустошу Московское

государство!.. Я, - говорил гетман, - не царский подданный, не

хочу у царя быть в подданстве, хоть он мне весь Батурин

богатством наполни!> Всегда Демьян славил турского султана и

рассказывал: <В одно время приехали к султану послы московский

и польский. Султан велел сказать польскому, чтоб король

польский звался не королем, а короликом, понеже, дескать, он мой

подданный, а что царь московский - так я того считаю как бы

за одного из черных татар моих>. В сей великий пост говорил он

старшине: <видите, господа, каково царское желательство к нам, поступился ляхам всю Украину отдать и проведут границу от

217

Киева Десною и Сеймом до Путивля. Сказывал мне капитан Ма-

запета, слыхал-де он от царского сигклита: <тебе, гетману, уготовано в царских слободах 500 дворов подданных, только ты выдай

нам старшин и начальных людей украинских>. Старшины,, слыша

от него такие речи, сказали: не может этого быть; государь

обещался нас в милосердии своем хранить! А Демьян на это сказал: <се у вас бороды выросли, а ума не вынесли! Я совершенно их

намерение уразумел>. Обозному Забеле наедине Демьян говорил: <надобно нам пещись об ином государе, а от Москвы не надеяться

нам добра! Не хотел Демьян отпускать Танеева с подьячим и

говорил старшинам: <не ведаете вы хитрости московской, а я ее