Руины Арха

– Подцепил, – говорит вдруг Борис, – пять лет, восемь месяцев и семнадцать дней назад. Заночевал у большого фонтана. А рядом оказалось логово их… короля. Он и предложил выгодное сотрудничество. Симбиоз. Его мелкие прихвостни живут на моем теле, защищают, порой даже выполняют приказы, а я путешествую по Руинам, добываю для короля информацию, ресурсы, пищу.

Я растерялся. Осмысливаю…

– А у тебя… – начинаю, сам не зная, чего хочу.

– Все, – отрезал Борис весело. – Иди переваривай.

И я послушно отступаю к Кате, взгляд блуждает в лабиринте трещин и желобков между плитами. Чувствую, Катя смотрит на меня, но мне не до того.

Согласился бы я на такое сотрудничество? Не знаю подробностей, чтобы судить. Может, пауки предложили Борису помощь в момент, когда его жизнь висела на волоске, выбора не было…

Хотя это, конечно, философия. Здесь рулят факты. Паучки только при мне успели спасти нас с Борисом от корижора, Катю от утилитки, и вот только что – меня от серны.

Из-за кутерьмы с болотом я забыл, что совсем недавно мы чудом спаслись от волкоршуна и его хозяина. И спутники об этом не вспомнили, по крайней мере, вслух. Событий до черта! Осознать все не успеваем.

Добрались до ветхого, но красивого коридора. Наверное, туннелем выше течет река: из сети трещин в потолке капает, в коридоре словно льет дождь. Стена соседнего ощетинена железными мордами драконов-факелов, из пастей бьет пламя, воздух полон гула и огненного света, оранжевые лучи сквозь разломы и выбитые кирпичи прорезают тьму в коридоре с дождем, рои капель искрятся.

Борис и Катя начали обустраивать лагерь рядом с факелами, Борис, порывшись в чудесной торбе, дал мне хозяйственное мыло и махровое полотенце, на нем темные пятна, наверняка чья-то кровь, и я пошел в коридор с дождем – мыться и стирать вещи.

Предпочел бы водичку потеплее, но выбирать не приходится.

Лучше мыться холодной водой, чем перевариваться в теплом брюхе.

Впрочем, скоро к температуре воды привык, моюсь бодро, в гордой позе древнегреческого бога, ливень шипит уютно, вещи развешаны на скелете крупного монстра, вроде морозавра или другой рептилии, костяной гигант перекрыл коридор, но ребра оказались удобнейшим каркасом для шмоток, капли пронизывают этот импровизированный зонт, вымывая из ткани грязь.

В одной из щелей в стене блеснули шерстинки мехового капюшона, черные локоны, изящно прищуренные глаза, но в следующий миг щель уже пуста, оттуда, как и из прочих дыр, видны всполохи настенных факелов…

В лагерь возвращаюсь с полотенцем вокруг бедер, на ладонях башня мокрой одежды, венчает булыжник мыла.

– С легким паром! – сказал Борис.

Сидит на плите у костра, под задницей черная меховая шкура, боевой трофей из битвы с мерзами, к плечу, словно посох, прислонен дробовик, Борис подкидывает в огонь углечервей, над пламенем прогнулся деревянный вертел с шашлыком из мяса и грибов.

– Ага, с паром изо рта, – ответил я. – Там как в морозилке.

Тем не менее, сказал я это так, будто вышел из спальни Анджелины Джоли.

– Сосульками не оброс, и ладно, – отмахнулся Борис весело. – Моржевать полезно.

– Все равно меня завтра какой-нибудь гад слопает.

– Мерзы думают так же, – предупредил Борис как бы шутя. – А как мерзы выглядят, знаешь.

– Да уж… Нет, беру слова в зад. То есть, назад. Даешь гимнастику, здоровую пищу и моржевание!

Развешиваю одежду на железных шеях драконов-факелов, с шипением взвиваются горячие облака.

Катя, сидя у костра, пожирает глазами шашлык, мясо потрескивает жирком, грибы почернели, от мясогрибного запаха слюной можно захлебнуться. Иногда Катя посматривает на меня, в уголке губ улыбка. Наконец, красиво откидывает капюшон, встряхивает волосами.

– Схожу и я поморжевать.

Меня коснулся игривый взгляд, Катя, проплывая мимо костра, развязывает пояс шубки, Борис провожает глазами, отщипывает зубами краешек гриба, подмигивает мне, мол, развлекайся.

Я отошел по малой нужде. Выбрал место вроде как случайно, но знаю, по ту сторону стены, что оскверняет моя струя, дрыхнет вечным сном скелет, и там же, скорее всего, моется Катя.

Сквозь приглушенный шум воды слышу, как хлюпают ладошки, растирая упругую кожу. Катя напевает какой-то мотивчик.

С этой стороны сложно разглядеть через трещины, но я и не пытаюсь. Хотя почему-то уверен, Кате будет приятно думать, что вижу ее, поэтому стараюсь шуршать подошвами, соплю, мелькаю перед щелями.

Катя возню прекращает, будто вслушиваясь. Шумит коридорный дождь, гудят факелы… Возня возобновляется, как и пение.

Сердце бьет чаще. Странно… Недавно висели на волоске от смерти, потные, в грязи, от страха чуть не обделались, одна чуть не бросила другого умирать, а сейчас уже заигрываем. Это как-то… непосредственно, как у диких зверей. Быть может, Катя затеяла это, чтобы отвлечь меня от почти состоявшегося акта предательства, но эту мысль гоню. В конце концов, завтра можем сдохнуть, нет охоты тратить время на сомнения. Наслаждаемся тем, что есть.

Я вернулся к костру, позже возвращается Катя, лицо свежее, румяное.

– Водичка супер!

– Водичке можно завидовать, – вздыхаю шутливо. – Лапала такую красотку…

Катя смеется.