Руины Арха

В корень мясного плюща вонзился арбалетный болт, брызнул темный густой фонтанчик, по ту сторону стены взревело, казалось, рев засосет все вокруг, но хватка монстра тем не менее ослабла.

Катины ногти впиваются мне в плечи, я должен был взвыть от боли, пальчики стиснули намертво, будут синяки, но чувствую лишь факт прикосновения, кожа почти не слышит тепла ее хрупкого тела, когда она перекинула мешок по имени Влад себе на спину, нет сил даже обнять ее, меня едва хватает на то, чтобы пьяно переставлять ходули.

Из бокового лаза впереди торчит лапа Бориса.

– Шустрей, детки!

Лапа подхватывает меня, миг темноты, и меня мягко выбрасывает в коридор, откуда мы сбежали, но теперь по другую сторону от нервода, из дыры выныривает Катя, Борис ставит меня на ноги, я уже могу хотя бы держать равновесие.

Буйство нервода медленно, но верно затухает, усеянные шипами черви вползают обратно в гранитные норы, гибкие пилы еще крошат попадающиеся на пути камни, в сумраке застывают на миг и исчезают белые деревья разрядов, но это лишь досада оставшегося голодным хищника, что прячется в логово, не более.

– Пять с плюсом за реакцию, Владик, – сказал Борис, глядя, как гребни наждачат края нор, пока щупальца вползают, это напоминает рычание. – Секундой позже, и вас с Катюхой пригвоздило бы к своду.

Я и Катя пыхтим вразнобой, но все же неким слаженным дуэтом, а когда в каменную толщу ускользают копья, перевожу взгляд на Катю, она тоже поднимает на меня глаза, лишь сейчас осознаю, что руки стиснуты кольцом вокруг ее талии, утонули в мягком, теплом облаке шубки, а Катя высвободиться и не пробует. Прижимается чуть крепче.

– Спасибо, – шепчу.

В ответ смущенная улыбка, глазки опускаются, читаю в них вину за то, что бросила, когда меня чуть не сожрало болото, затем хрустальные сферы вновь отражают меня, Катя улыбается лучезарно.

– Обращайся.

Нас пробивает на «хи-хи».

Спешим убраться, но адреналин из кровеносных русел отхлынул, обнажив боль в лодыжке, и через пару коридоров мне приходится опустить задницу на замшелый пласт стены, тот рухнул, наверно, лет сто назад.

Катя с заботой, безболезненно, словно прошла медсестринские курсы, снимает с меня ботинок, закатывает штанину, под ней кровоподтеки, блестящие бордовые ямки от шипов. Борис опустился напротив меня на колено, плащ укрыл веером огромную площадь, пальцы быстро и грубо, как у полевого хирурга в окопе, прощупывают, я сквозь зубы шиплю.

– Кости целы, – заключил Борис, поднимаясь, плащ обтек фигуру, точно ртуть.

Достает из торбы аптечку и термос, Катя моет мне ранки теплой водой, в воздухе запахло спиртовыми растворами, лодыжку оплела повязка, бинт белоснежный, в коридоре аж посветлело, Борис приготовил из воды в термосе чай, мы трое минут пять уютно журчим.

– В прошлой жизни я бы ценил такой момент? – спросил я себя вслух, выпив последний глоток.

– Вопрос риторический, – сказал Борис.

Кружки звенят, возвращаясь в торбу.

– Чай после кровавого рубилова это событие. Особенно когда новое рубилово не за горами.

– Так спокойно, – вздохнула Катя, прислонилась ко мне, обнимает себя за плечи, моя рука тоже обнимает ее, сидим на островке стены как воробышки в серый дождь под краем крыши. Катя смотрит куда-то в пол, произносит грустно: – Интересно, когда этот покой закончится?

Лязгнула сталь, в кулаке Бориса блестит нож, его взгляд поверх нас, за наши спины, вокруг глаз потемнело от сеток морщин.

– Сейчас.

Я ощутил резкий холод, когда мы с Катей разорвали объятия, нас подбросило, развернуло в разные стороны, лица обращены к концу коридора, ладонь обожгло льдом от рукояти пистолета.

Под аркой мужчина опирается рукой на косяк, ноги подкошены. Будто выбрался из джунглей, рожа в туче растительности, плечи под лохматыми волосами, усы и борода до пупа. Торс голый, в грязи, штаны как после затяжного бомжевания, лоскуты висят голодными языками, ступни босые.

Рука, что упирается в стену, до локтя в перчатке из стальных пластин, вместо пальцев огромные плоские когти, каждый словно кривой кинжал, наверное, такое оружие было у каких-нибудь средневековых ассасинов или рыцарей тайных священных орденов. Если б не штаны, смотрелось бы эпично.

– Новичок, – сказал Борис. – С оружием повезло. А со шмоткой не очень…

Внешне ровесник Бориса, даже старше, хотя, наверное, из-за бороды и усов. Пьяная поза настораживает. Но ран не видно. Что с ним? Убегал от монстра? Выдохся? Борода блестит, чем-то промочена. Человек приподнимает голову, та выплывает из тени, как луна из-за облака, в его глазах что-то не то, но что, не пойму, слишком далеко.

У рта пена, и до меня дошло: влага на бороде – слюна!

– Бедняга, – вздохнул Борис. – Мужику не повезло еще раньше.

– В чем? – спросил я, глядя на Робинзона.

Мужчина оттолкнулся перчаткой от стены, лязгнули когти, фигура бредет на нас, но ее повело наискось, бородач прилип руками и туловищем к стене напротив, мычит как пьяный.

– Что ему нужно? – спросила Катя на грани истерики, арбалет готов плюнуть стрелу.

– Уже ничего, – вздохнул Борис снова, жалости в голосе стало больше.