Руины Арха

Голем внушительный, но шагает на нас со скоростью ходячего мертвеца, потолок коридора вынуждает его сутулиться, в ручищах громадные мечи, но без рукояток, только клинки, словно из кузницы унесли недоделанными. Видел такие, когда бились с многоножкой. Они торчали в ее воротнике.

Зарядов в плазме до черта, к тому же, узнал, как восполнять, режим экономии теперь не актуален.

Прицелился паршиво, красный головастик нырнул голему не в грудь, а в плечо.

Прежде чем огненно-пылевое облако заставило нас отшагнуть и прикрыть лица ладонями, я заметил, голему оторвало руку, та пробила правую стену, а голем – левую.

Я прокашлялся.

– И почему самураб?

– Лучше показать.

Борис пошел к разорванной середине коридора, вплываю за ним в горячий туман.

Поворот в левую брешь. Пробита не только эта стена. Идем по пещере брешей, она пронизывает стопку коридоров, а упал голем вообще этажом ниже.

Мы замерли на краю ямы, этажом ниже комната, оттуда едкий запах, стены и пол в толстой пористой корке, словно вулканическая накипь. В центре колодец, его живые стены пульсируют во мраке, из них торчат блестящие венцы зубов-кинжалов.

Вертикальный корижор.

Голем упал на берегу зубастой глотки, еще бы чуть-чуть, и… Он медленно, с опорой на клинок поднимается. Из места, где руку оторвало, течет бордовый клей, торчит обломок кости, развороченный сустав, болтаются лоскутки мышц.

Человек?!

Самураб озирает яму, лицо поворачивается к нам. Безглазая серая маска. Там, где должен быть рот, каменная корка с треском рвется, выпускает низкий рев, клинок блеснул в замахе, мы отскочили в разные стороны, стальная полоса пролетела между нами, ее остановил потолок, застыла в нем как луч солнца в щели.

Вновь заглядываем в яму.

Голем воет, но кинуть нечего, а чтобы выбраться, слишком грузный, неуклюжий.

От едкого запаха морщусь все сильнее, из тюрьмы голема что-то бурлит… Сквозь тьму колодца вздымается столп жидкости!

Борис от ямы оттащил. Над ней взвился густой пар, на потолке шипят белесые мхи пузырьков, он словно выеден, мы под громадным каменным зонтом.

Темно-зеленая кислота затопила яму до краев. Голем кувыркается в кислотной воронке, и хотя берег близко, ему это не поможет. Кислота разваливает каменную куклу на глазах, кожа из камня истаяла, человек рассыпается на руки, ноги, голову, ребра…

Мясной бульон начал оседать.

Кислота с разжиженной пищей втянулась в колодец, как вода в раковину, зубы корижора смыкаются, глотка закрылась, внутри урчит на весь лабиринт.

Из глаз слезы, дышим, закрыв носы и рты.

– Упс, – выдал Борис. – Извиняй, показать не вышло. Но есть еще вариант.

Возвращаемся в коридор, где я взорвал голема, нас глотает дыра напротив, куда улетела големова рука.

Вошли в соседний коридор, и эта самая рука прыгнула из пыльной мглы как лицехват из фильмов по Чужих. Я вжался в стену, Борис едва успел пригнуться, рука пролетает над ним, растопыренные пальцы сжали в кулак пустоту, рука упала в нескольких метрах с другой стороны от нас, катится, вновь распустились, как когти, пальцы, их гребень пропахивает в крошеве на полу борозды.

Затормозив, рука согнулась в локте до упора, сработала как пружина, отправила себя в еще один полет к Борису.

Ее встречает дуло дробовика. Грохнул выстрел, я моргнул от вспышки огня, стая дробинок разнесла пальцы летящей пятерни в мясо, на подлете Борис сбивает рукояткой ружья, злая конечность ударяется о стену, отскакивает, два нетронутых пальца, указательный и большой, вцепилась в подол плаща. Борис смял в кулаке глянцевое карамельное полотно, и каменная лапа по широкой дуге хрястнулась о пол, клещи пальцев разжались, дробовик клацает.

– Не смей!..

Бах! Щелк-щелк.

– Трогать!..

Бах! Щелк-щелк.

– Мой!.. Плащ!.. Мразь!

Борис расстрелял руку по всей длине, пришлось зажать уши, на полу дымятся, как сигары, красные гильзы, остро пахнет порохом.

Борис выдыхает с наслаждением, как после секса. Присаживается на корточки, из ножен выскакивает нож.

– А теперь смотри.

Острие втыкается в каменную кожу, туда, где разорвал выстрел. Я тоже присел рядом, глаза щурятся. В толще каменной кожи, кроме камня и красного мяса, что-то еще. Черное, волокнистое.

Борис вырезал кусок, клюв ножа приподнимает нечто живое. Оно пульсирует, извивается, пытается слезть.

Похоже на мышцу. Только явно не человека.

– Властерние, – сказал Борис. – Родственник нервода.

– Да тут все… яблоко от яблони.

– Эта тварь – паразит. Сетка из мышц и нервов. Скручивает с головы до ног, врастает в нервную систему и подчиняет. Из людей ее самурабами обычно становятся зомби и мерзы. У кого психика устойчивая, тех подчиняет редко.

– А каменная корка?

– Камни – первое, с чем властернии вступают в сожительство. Хоть и неживые, зато всегда полно вокруг, самых разных. Когда властернии не могут найти органического носителя, оплетают груду камней, придают ей форму и катаются по туннелям в виде каменного ядра, а если надо что-то захватить или переползти, разворачиваются в паукообразную каменную амебу. И даже найдя самураба, с камнями не расстаются, а облепляют ими носителя для защиты.