Руины веры

— Кто? — спрашиваю равнодушно.

— Он не представился, — щебечет медсестра. — Вы выйдете, или пригласить его в палату?

Или послать к черту. Никого не хочу видеть.

— Выйду, — бурчу.

Если это Питер, по крайней мере, мне будет, на ком сорвать злобу.

Тяну руку к костылям, но медсестра уже тут как тут. Подает. Беру, не поднимая головы. Меня уже мутит от этих искусственных улыбок.

Костыли — та еще неудобная штука. Но пережить одни сутки сумею. Ходить в туалет как-то надо. А звать каждый раз на помощь мне претит.

Медленно переставляя костыли и здоровую ногу, выбираюсь в коридор. Медсестра услужливо держит дверь. Поднимаю голову и замираю.

Кесседи стоит у стены. Куртка распахнута. На нем черный свитер-водолазка, плотно прилегающий к телу. Джинсы. Начищенные ботинки. Он выглядит как настоящий житель Верхнего мира, никогда не покидающий его пределы. И, к черту глупую Джейн, шрам его ни капельки не портит.

Замечаю, как медсестра окидывает его оценивающим взглядом. И остается довольной увиденным. Но Райан даже не смотрит в ее сторону. Его фирменная кривая улыбка предназначена мне.

— Привет.

— Привет, — отзываюсь эхом. Губы пересыхают. Облизываю.

Делаю неловкое движение вперед. Резиновые нашлепки на концах костылей производят глухой звук, соприкасаясь с твердым половым покрытием.

— Оставлю вас, — тактично произносит медсестра и спешит ретироваться.

Мы одни в полупустом коридоре госпиталя.

У стены напротив моей палаты стоит ряд соединенных между собой стульев. Направлюсь туда.

А вот сесть с костылями, не потревожив больную ногу, уже проблема.

Кесседи без слов подходит ближе. Забирает один костыль. Поддерживает за локоть, чуть приобнимая. Помогает сесть.

Сажусь. Убираю костыль в сторону. Прислоняю к стене. Молчу. Пальцы сжимают край сидения.

Райан садится рядом. Тоже молчит. Опирается локтями о раздвинутые колени. Переплетает пальцы. Не смотрит на меня.

А вот я смотрю. Не знаю, что сказать и как себя вести. Поэтому просто смотрю на него.

— Прости, — это все, что могу сказать. Все остальное не имеет смысла.

Не умею извиняться. Не привыкла. Но сейчас чувство вины перед ним точит меня изнутри, и не могу не попросить прощения.

Райан, наконец, поднимает на меня глаза.

— Я не злюсь, — качает головой. Теперь он смотрит на меня. Изучающе. Будто видит впервые.

Не мешаю ему себя разглядывать. Молчу. Смотрю прямо в глаза.

— Как я мог не понять? — произносит тихо. — Не увидеть?

Мои губы трогает печальная улыбка.

— Ты не смотрел, — отвечаю. — Когда тебя знакомят с парнем, разве ты будешь высматривать в нем девушку? Тем более, когда он отзывается на мужское обращение. Ведет себя как парень. Говорит как парень.

— Да мне бы просто в голову не пришло, что девчонка может отправиться в банду Нижнего мира под видом мальчишки! — восклицает.

Склоняю голову набок. Задаю вопрос:

— А если бы она пришла в банду как девчонка? Что бы с ней было? — Райан отводит глаза. Молчит. Смотрит куда-то в район своих рук. — Мы оба видели, как Коэн относился к женщинам. Тело для развлечений — не больше. Так у меня был хотя бы шанс.

— А на заводе? — спрашивает.

Пожимаю плечами.

— И на заводе, — отвечаю. — Думаешь, на заводе с девушками обращались лучше? Если нашла себе одного, защищающего от посягательств остальных, ты счастливица. Остальных насилуют. Берут плату за услуги натурой… — закрываю глаза. Опираюсь затылком о стену. — Меня били, как всех мальчишек помладше. Несколько раз избивали до потери сознания. Я училась драться. Иногда отбивалась. Иногда нет. Но это в миллион раз лучше, чем если бы меня насиловали, — вздыхаю. — Эта тактика работала, пока не наткнулась на Боба. Вся та история, из-за которой меня забрали с завода, чистая правда. Боб любил именно мальчиков. А меня он считал мальчиком, как и все, — поджимаю губы, раздумываю: — Должно быть, Боб даже оставил бы меня в покое, успей он снять с меня штаны и увидеть, что не на того напал… Не на ту. Но тогда нашлись бы десятки других желающих. Девочки моего возраста особенно ценятся на заводах. Испуганные. Податливые. Не способные защититься. И я решила отыграть мальчика до конца. На тот момент уже дошла до такого состояния, что терять мне было нечего. Поэтому взяла отвертку и всадила ему в глаз. Потом за мной пришли стражи порядка и утащили в камеру. Штаны остались на мне. А потом пришел Коннери. Дальше ты знаешь.

— Он знал?

— С самого начала, — киваю. — В первый же разговор выложил передо мной кучу фотографий моей семьи. В том числе и мои: я в платье, я с бантом в волосах… Этим его и заинтересовала. Тем, что меня не раскусили за четыре года.

— А Питер?

Качаю головой.

— Насколько мне известно, нет. Он не знал. Только Коннери.

— Но как? — в его глазах искреннее недоумение. — Я не понимаю, как тебе удалось.

Пожимаю плечами.