Руины веры

В итоге соглашаюсь на коррекцию формы бровей и покраску ресниц. То, что я разрешаю окраску ресниц исключительно в черный, тоже вызывает недоуменные взгляды. Мне сообщают, что я неправильный подросток. Сочту за комплимент.

В магазинах одежды становится вообще невмоготу.

— Мэри, — напоминаю, — у меня первое свидание. Зачем мне кружевное нижнее белье?

— А? — она так увлеклась рассматриванием моделей, что, кажется, забыла о цели нашего прихода в магазин. — А, вот ты о чем, — понимает. — Так для себя. Можешь пока никому не показывать.

Сцепляю зубы. Пока. Спасибо, что разрешила.

Но даже нижнее белье, бюстгальтер с эффектом увеличения груди — еще цветочки. Потому что мы начинаем выбирать платья.

Мы бьемся за каждую деталь: вырез, длина, разрез, цвет. Не надо мне предлагать розовое. Никогда!

В конце концов, мы сходимся на темно-синем платье с воротником-стойкой и длиной почти до колена. Мэри заявляет, что оно монашеское, но мне неожиданно идет. Мне, в общем-то, тоже нравится. В джинсах куда комфортнее, но платье понадобится. Коннери обмолвился, что нам придется идти на какой-то прием. Так что придется выглядеть прилично.

Уже под вечер приобретаем сапоги. Без каблука, к огромному разочарованию Мэри. И серое пальто с глубоким капюшоном. Невзрачное, по мнению все той же «дивы подиума». Но и она в итоге признает, что все вместе на мне смотрится гармонично.

Возвращаюсь домой за пятнадцать минут до назначенного Питу времени. Хочется сдохнуть. Нет, сначала — переодеться. Потом — сдохнуть.

— Кэм, ты просто красавица! — появляется из комнаты папа. — Только посмотри на себя!

Он подходит и поворачивает меня за плечи к зеркалу в прихожей. Щурюсь, разглядывая себя.

— Ну, да, — бурчу. — Ничего так.

— Ты прекрасна, девочка моя, — целует в макушку. — Желаю тебе провести отличный вечер.

— Спасибо, — отзываюсь без энтузиазма.

— Могу я поинтересоваться, с кем ты идешь, и во сколько тебя ждать? — спрашивает уже серьезно.

Пожимаю плечом.

— Можешь. С Питером.

Хмурится.

— С тем самым?

— Пап, я знаю только одного Питера.

— Он значительно старше тебя.

— Ему двадцать один. Четыре года разницы, — напоминаю.

Начинаю улыбаться. Отец провожает несовершеннолетнюю дочь на свидание. Все вопросы по закону жанра.

Вдруг лицо отца становится серьезным.

— Мне казалось, тебе нравится другой мальчик. Райан, кажется.

Папа так хорошо меня знает, или у меня на лице все написано?

Отвожу взгляд.

— Это неважно, — говорю.

— Не просто нравится, — тут же «читает» меня отец.

— Пап, неважно, — повторяю с нажимом и спешу открыть дверь Питеру, заметив фары его автомобиля на подъездной дорожке.

Отец только задумчиво поджимает губы и не спорит. Здоровается с Питом. Приказывает вернуть «его девочку» в целости и сохранности и не позже одиннадцати. А затем уходит в комнату. Он все свободное время разбирается с какими-то документами «Строй-Феррис», которые вручил ему Коннери. Не лезу в это.

— Ты потрясающе выглядишь, — улыбается Питер от уха до уха, когда идем к машине.

Галантно распахивает дверцу.

— Угу, — бурчу.

Кажется, отвратительный день грозит перейти в невыносимый вечер.

***

— Ума не приложу, как мог не заметить, — рассуждает Питер. — Ты такая красивая девушка, а так умело притворялась парнем. У тебя актерский талант.

Хочется закатить глаза. Он, что, не понимает, что это была не игра. А если и игра, то на выживание.

Мы сидим в маленьком уютном кафе. Идеальное место для свидания. Если пойти на него с подходящим человеком. Пит — неподходящий.

Испытываю к нему некоторую симпатию. После всего того, что произошло, он мне не чужой. Как хороший знакомый, возможно, как дальний родственник. Не более того.

— Пит, хватит обо мне, — прошу. — Лучше расскажи, как твое здоровье. Как нос?

О себе он тоже готов болтать часами. Отлично. Можно пропустить половину.

— О, нос в порядке, — неосознанно прикасается к предмету обсуждения. — Кесседи — волшебник. Наш врач сказал, что ничего даже не надо подправлять.

Кесседи. Сердце екает от одного упоминания. С этим надо срочно что-то делать. Схожу с ума.

— Он, кстати, меня о тебе спрашивал.

— Что? — свет приглушенный. Надеюсь, Питер не замечает, как бледнею. Кажется, нет.

— Ну-у, — морщит лоб, припоминая, — интересовался, как ты.

— Что мешало ему спросить об этом меня, — бормочу.

— Не знаю, — Питер расценивает мои слова как вопрос, заданный ему. — Странный он. Вечно серьезный. А про тебя — мне кажется, он тоже в шоке, как и я, и еще не решил, как к тебе еще относиться.

— А ты, значит, решил? — спрашиваю резко.

— Конечно, — уверяет. — Кэм, я влюблен.

Фыркаю.

— Пит, не бросайся словами, — прошу.

Делает глаза брошенного щенка.

— У меня нет шансов, да?

Не собираюсь играть в игры. Качаю головой.

Питер печалится недолго.

— Но мы же друзья, да? Можем общаться, ходить куда-нибудь вместе, да? — спрашивает с надеждой во взгляде.

Пожимаю плечом.

— Почему бы нет.

— Отлично! — радуется, как ребенок.

***

Мы покидаем кафе уже затемно.

Начинается снег. Ветра нет. Снежинки медленно летят с неба. Оседают на ресницах.

Замираю. Запрокидываю голову. Капюшон сползает с головы.