Руины веры

— Э-э, — Пит рядом переминается с ноги на ногу. — Что ты делаешь? Пойдем в машину.

Не понимает.

— Давай пройдемся, — предлагаю. — Хочу прогуляться.

Питер смотрит на часы.

— Уже пол-одиннадцатого, — сообщает. — Твой отец просил привезти тебя к одиннадцати.

Чувствую раздражение.

— Пит, я уже немаленькая, — напоминаю. — Хочешь к моему папе, поезжай. А я намериваюсь пройтись.

— Ладно, не злись, — примирительно поднимает руки. — Пойдем. Куда ты хочешь?

— Не знаю. Прямо. Просто по улице.

— А машина? — теряется.

— Сделаем круг и вернемся к машине, — обещаю. Успокаивается.

Идем молча. Мне не хочется разговаривать. Не хочется думать.

Горят фонари. По дороге проезжают редкие автомобили. Пешеходов почти нет.

Именно поэтому замечаю еще издалека одинокую фигуру, идущую по противоположной стороне, спрятав руки в карманы. Кажется, узнаю его даже в темноте.

Замедляю шаг. Райан тоже. Дорога узкая. Мы прекрасно видим друг друга с тротуаров, расположенных напротив. Он замечает мой необычный внешний вид. Вижу, как пробегает взглядом с головы до ног. Похоже, теперь я для него еще большая незнакомка.

Не нахожу ничего лучше, кроме как поднять руку и помахать в знак приветствия.

Кесседи вынимает руку из кармана и машет в ответ.

Расходимся в разные стороны.

Мне хочется провалиться сквозь землю. Что он подумал, увидев меня разодетую почти ночью в компании Питера? Головой понимаю, что, что бы он ни подумал, это не имеет значения. Мы друзья. Я его друг, боевой товарищ, но не девушка, которая ему нравится как… как девушка. Значит, ему все равно. Но мне нет.

Настроение портится. Разворачиваюсь.

— Поехали домой, — прошу.

— Как знаешь, — легко соглашается Питер. Кажется, с облегчением.

Смысл пеших прогулок под снегопадом ему не понятен.

51.

Впервые мы, я и папа, встречаем дядюшку Квентина в суде. Надо же, он даже похудел за две недели ареста. Осунулся.

Отец присутствует на процессе зрителем. Я — свидетель. Даю показания, не сводя глаз с подсудимого. Четко и ясно. Без сожалений.

— Маленькая дрянь, — бросает дядя, когда прохожу мимо.

Останавливаюсь. Поворачиваю голову. Думала, мне есть, что ему сказать. Раньше хотелось, спросить, как ему спится по ночам, после того, что он сделал. Припечатать крепким словом. В конце концов, плюнуть в лицо.

А сейчас понимаю, что не хочу ничего. Дарю ему лишь презрительный взгляд и прохожу мимо. Его казнят благодаря моим показаниям. Этого достаточно. И с него. И с меня.

Выходим с папой из зала суда. Беру его под руку. Он ласково касается моей ладони.

— Как ты?

— Порядок, — натягиваю на лицо улыбку. — А ты?

— До сих пор не верю, что все это дело рук моего брата, — признается.

Больше ничего не говорю. Крепче сжимаю его руку.

— Кэм!

Даже зажмуриваюсь от звука этого голоса. Поворачиваюсь.

— Жду тебя на выходе, — понимающе сообщает отец и уходит.

Райан тоже подстригся. Ему идет.

Отходим в сторону. Останавливаемся у окна.

— Как ты? — спрашивает, точь-в-точь как отец. Он за меня беспокоится. По-настоящему.

— Отвратительно, — признаюсь, в отличие от ответа папе. — Я только что отправила своего дядю в камеру смертников.

Кесседи прищуривается, глядя на меня.

— А как же «я убью его собственными руками»?

— Может, собственными было бы не так паршиво, — что бы ни было, Райан — единственный человек, с кем могу говорить откровенно.

— А как твой отец?

— Не лучше, — задумываюсь, чтобы правильнее подобрать слова. — Мы с ним как актеры одной роли. Нам обоим паршиво, но мы ходим и улыбаемся друг другу, боясь ранить или расстроить.

— Вы справитесь, — говорит убежденно.

Верю ему. Как всегда.

— Знаю, — улыбаюсь. Улыбка выходит вымученной, но искренней. — А ты как?

— СБ предлагают работу. Параллельно получать заочно образование.

Присвистываю.

— По-моему, отличное предложение. Надо брать, — шучу.

— Скорее всего, «возьму», — смеется.

Как хорошо, что у него все хорошо.

— Папа ждет, — напоминаю.

— Конечно, — мне кажется, Райан хочет еще что-то сказать, но опять не говорит.

Отец ждет у дверей. Выходим вместе. Я и Кесседи впереди. Папа сзади.

Меня ослепляет вспышками фотоаппаратов. Их десятки. Возможно, даже сотни. Репортеры обступают нас, как голодные псы.

— Кэмерон, расскажите, каково это — притворяться мужчиной четыре года?!

— Кэмерон, что вы испытываете, отправив родного дядю на смерть?!

— Кэмерон, вы теперь получите дядино состояние?!

— Кэмерон, вы занимались сексом с женщинами, когда притворялись парнем?! — что за?!..

Каким образом история с «мальчик-девочкой» просочилась в прессу? Это ужасно. Вопросы несутся со всех сторон. Причем ни Райан, ни мой отец их не интересуют. Героиней первых полос сделали меня.

Кесседи расстегивает куртку. Обнимает меня, вынуждая пригнуть голову, на которую накидывает полу куртки. Быстро идем к машине. Пресса тянется ко мне. Сует микрофоны в лицо. Повсюду щелчки фотокамер.

Крепче прижимаюсь к Райану. Он снова меня спасает.

— Какая ваша?! — перекрикивает журналистов уже на стоянке.

— Синяя! — кричу в ответ.

— Садись, — Райан распахивает дверцу и практически впихивает меня внутрь. Сам забирается следом.