Руины веры

— Никогда не сдаешься, а, умник?

Понимаю, о чем он. О том, что снова пытаюсь выведать у него информацию. Но сейчас дело не в СБ, я правда хочу знать. Именно я.

Поэтому говорю:

— Можешь не отвечать.

Моя цель — узнать, как Проклятые связаны с терактами. Вряд ли, прошлое Райана даст мне зацепку. История Джека Смирроу — возможно.

Попс закашливается во сне, и подвигается ближе к Мышу в поисках тепла. Меня снова пробирает дрожь. Тоска по касанию — одна из самых страшных мук Нижнего мира. Здесь можно получить прикосновения только сексуального характера, и то, чаще против воли.

Мои мысли уходят в неприятное русло, и вздрагиваю от голоса Кесседи:

— У моего отца была богатая медицинская практика. Мы жили на Аквилоне только летом, остальное время колесили с ним по миру. Его часто приглашали на конференции. На Новый Рим, Лондор, Кронс, Поллак, Карамедану и даже Землю. Ведущий хирург Цетрального Аквилонского госпиталя. Светило. Мы жили… хорошо. Отец, мать, я и моя младшая сестренка, Джина, — голос подводит, и Райану приходится откашляться. Но он продолжает, и мне кажется, что дело даже не в моих вопросах. Ему просто требуется высказаться. Невозможность поговорить с кем-то откровенно — не меньшая пытка Нижнего мира, чем тоска по касанию. — Джине было пять, а мне четырнадцать, когда на операционном столе отца умерла жена одного высокопоставленного чиновника. Отец был не виноват, — пауза, поджатые губы, невидящий взгляд на огонь, — ну, или он так говорил. Был суд, затяжной процесс. В дело пошли большие деньги и большие связи. Врачебную ошибку доказали. Все имущество нашей семьи описали и передали в пользу безутешного вдовца. А отца вместе со всеми нами отправили “вниз”. Ему обещали, что если он будет вести себя прилежно и не привлекать внимание сильных мира сего, через пару лет буря минует, и он сможет вернуться. “С вашим талантом, — заливал адвокат, уговаривая на сделку, — вы быстро восстановите свое положение, нужно только потерпеть”… Черт! — замолкает, закрывает глаза, барабанит пальцами по колену.

Владеть собой Райан умеет, а вот раскрываться, как и я, не привык. Не тороплю и не настаиваю на продолжении. Но если заговорит, выслушаю все, и гореть мне в аду, если кому-то обмолвлюсь об услышанном хоть словом.

Открывает глаза и снова вглядывается в пляшущие языки пламени.

— На заводе, к которому нас прикрепили, было… — пауза, подобрать нужное слово удается не сразу, — терпимо. Тяжело с непривычки, но теперь могу сказать с уверенностью, было терпимо. А потом началась лихорадка, которая скосила половину завода. Медикаменты правительство не предоставило. Больные люди, наслышанные, что отец врач, ходили к нам в комнату толпами, умоляя помочь. Отец заламывал руки и кричал, что он доктор медицины, а не шаман с бубном… А потом заболели мама и сестренка. Джина умерла через неделю, мама еще через две. Медикаменты так и не прислали. Охрана ходила в масках, чтобы не заразиться. Трупы сжигали в печи в подвале…

— А ты не заразился, — подсказываю, чувствуя заминку, но на этот раз уже не сомневаясь, что Кесседи нуждается в том, чтобы высказаться до конца.

— Ни я, ни отец. Я перестал его узнавать после смерти матери. Он отказывался идти на работу, есть, пить, просто лежал на койке и смотрел в потолок. А когда я однажды вернулся с работ в общежитие, то нашел его висящим на веревке на вбитом в стену крюке. Я раньше вешал на него куртку… — Райан поворачивается ко мне, в его глазах отражаются всполохи костра, а на губах жутковатая улыбка. — Все, что он оставил мне, это эта книга, — взмах руки в сторону огня. — И надпись на второй странице форзаца, — на той, что была вырвана, понимаю. — “Прости, сынок. Здесь нельзя жить. Я буду ждать тебя”.

В горле встает ком.

— И что было потом? — все же спрашиваю, когда на словах из книги повисает молчание.

— А потом, — Райан невесело усмехается, — я вырвал к чертовой матери его послание, разорвал на куски, пафосно сообщил мертвому телу: “Не дождешься”, — и вызвал охрану. А через полгода я сбежал с завода.

— И встретил Джека, — ступаю на тонкий лед.

— Скорее уж, Джек встретил меня, — поправляет.

В этот момент Мышонок громко чихает и просыпается, трет опухшие со сна глаза.

— Вы чего не спите? — удивляется.

— Спим, — отвечает Кесседи, ласково треплет мальчишку по пушистым волосам. — И ты спи, — после чего дарит мне красноречивый взгляд и начинает устраиваться поудобнее.

Что ж, сегодня о Джеке мне не расскажут.

Тоже ложусь, но по-прежнему лежу без сна. Ну не может такой человек, как Райан, участвовать в терактах и убивать мирных жителей. Не может!

Хотя, Бог свидетель, у него есть миллион причин, чтобы ненавидеть Верхний мир.

22.

Метель заканчивается, и мы отправляемся в путь. Снова ночуем то там, то здесь, и опять вышагиваем ночи напролет. Проходим множество жилых бараков и заброшенных, но еще сохранивших приемлемое для жилья состояние, где можно было бы на время осесть. Но мы вновь идем прочь.