Руины веры

Теперь уже не сомневаюсь, что цель Коэна не просто уйти подальше от дома Гвен. Куда уж дальше? Мы давно ушли за радиус контроля патруля, приписанного к ограбленному Проклятыми заводу. В Нижнем мире не принято передавать полномочия и устраивать полномасштабный розыск по всей территории. Здесь слишком низкая вероятность выжить. Стражи порядка полагаются на судьбу. К тому же, их вполне устраивает уверенность в том, что преступники напуганы и не вернутся.

Куда же несет нашего главаря? Морщусь от одной только мысли. “Нашего” тоже мне. Коэн мне не главарь. Но что он задумал, узнать мне нужно непременно.

— Райан, — на ходу ровняюсь с Кесседи, оглядываюсь, чтобы убедиться, что поблизости нет никого, кто мог бы послушать.

— Чего тебе, умник? — несмотря на слова, тон вполне дружелюбный.

Мы больше не возвращались к разговору, состоявшемуся несколько дней назад. Да и вообще толком не разговаривали.

— Есть идеи, куда мы идем?

— Все не уймешься, умник? — усмехается. — Ты же умник вообще-то, мог бы и догадаться.

Сбиваюсь с шага. Что он имеет в виду? О чем мне следовало бы догадаться?

Злюсь.

— Я уже говорил, что не претендовал на знание умника, — напоминаю.

— Ага, помню, — подозрительно легко соглашается, но объяснять не спешит.

Пока не настаиваю, и мы просто идем рядом. Коэн, как всегда, во главе. Некоторое время слежу за его тощей гордо выпрямленной спиной, хорошо различимой даже в темноте на фоне снега. Что же на уме у этого типа? Но как ни ломаю голову, догадаться не могу.

— Думаешь, у него назначена с кем-то встреча? — закидываю удочку.

— Возможно.

— У него есть средство связи?

Пожимает плечами:

— Не думаю. Я, во всяком случае, не видел.

— Тогда как он мог договориться о встрече, — ни черта не понимаю, и это заставляет злиться.

— А разве для назначения встречи обязательно пользоваться коммуникатором? — произносит Кесседи и резко понижает голос: — Ты разве предварительно созванивался со своим связным?

Бросаю на него хмурый взгляд и не отвечаю. Коэн условился о встрече с кем-то заранее? Но ведь он не знал, что патруль схватит Пола, и придется спешно покидать убежище. То есть время встречи никак не могло быть обговорено заранее. А это значит только одно: есть какое-то конкретное место, до которого необходимо добраться, чтобы подать условный знак.

— И с кем же, ты думаешь, у него встреча? — спрашиваю напрямик.

— Направление нашего движения говорит само за себя, — получаю ответ.

Не выдерживаю и матерюсь. Грубо и совсем не литературно. Чертов сундук с секретом. Капля откровенности, и опять по новой.

— Райан, — шиплю, — я уже сказал, что понятия не имею, куда мы идем. У меня же нет компаса… — произношу и прикусываю язык. Ну, конечно же!

Кесседи косит в мою сторону и ухмыляется.

— Дошло, умник?

— Мы идем строго на юг, да? — озвучиваю свою догадку.

— Точно, умник. Так что вариантов немного.

Прикусываю губу, и некоторое время шагаем молча. Все выглядит так, будто Райан сам до всего додумался, и Коэн не делился с ним планами. Только правда ли это? Чем больше общаюсь с Кесседи, тем больше мне хочется ему верить. Но верить никому нельзя, это аксиома Нижнего мира.

Может ли Райан водить меня за нос после того, что было уже сказано между нами? Что, если история про семью тоже была рассказана специально, чтобы побудить и меня рассказать о себе побольше, а потом сдать Коэну? Что если…

Мой мозг упрямо порождает варианты коварства Кесседи, один краше другого. Мозг у меня рациональный, а вот я, кажется, уже нет. История Райана меня задела, по-настоящему. И может быть, если бы он рассказал, как плохо ему было, как он страдал и бился в истерике, у меня бы закралось сомнение в его словах. Но он говорил так коротко, так резко, озвучивая лишь факты и события, а не свое отношение к ним, что я знаю, это была правда.

Уже несколько дней прокручиваю историю семьи Кесседи в голове. Рассказ из тех, после которых снятся кошмары. Мне и моим родным тоже досталось. Мамы больше нет, отец неизвестно где и в каких условиях содержится, я (или, если уж говорить честно, то, что от меня осталось) мотаюсь с бандой предполагаемых террористов, полагаясь на обещания и самописный договор эсбэшников, вряд ли, имеющий реальную юридическую силу… Но зато у меня есть то, чего нет у Райана, — мой отец меня не предавал. Даже когда его выводили в наручниках из зала суда, он пытался приободрить меня, просил не отчаиваться и убеждал, что все будет хорошо. Все не стало хорошо, но мой папа меня не бросал.

То, что сделал Генри Кесседи для меня просто непостижимо и лежит за гранью добра и зла. Как можно уйти из жизни добровольно, зная, что твой ребенок остается без всякой поддержки, один на один со своим горем? И что сделал отец Райана напоследок? Дал “бесценный” совет своему четырнадцатилетнему сыну — последовать за ним!

— Эй, ты чего удумал? — окликает меня Кесседи, и только теперь понимаю, что иду, сжав кулаки и скрипя зубами от злости.