Читаем Рук Твоих жар (1941–1956): Воспоминания полностью

Все это, впрочем, мелочи. Если бы только это, то с этим еще можно примириться. Было нечто более страшное. На ваших глазах наших учеников, хороших, милых русских ребят, развращали, делали из них провокаторов, шпионов, агентов МГБ.

Лет десять назад я написал довольно большую статью «Перед восходом солнца», в которой подробно рассказывал об агентах госбезопасности, о методах их вербовки.

В КГБ на статью обратили пристальное внимание. Проглотили, но потом, в 1969 году, мне отомстили. (Эта статья и была основной причиной моего ареста.)

Попала эта статья и на Запад, но здесь на нее не обратили никакого внимания. Лишь один американский журнал, издающийся Государственным Департаментом США, напечатал ее в английском переводе.

Вернусь опять к этой теме. Это тем более уместно, что именно агенты КГБ, стукачи, являются существенным элементом «Человеческой комедии», разыгрывающейся в СССР.

Начну с учеников. Фамилии своих учеников из соображений педагогической этики буду заменять вымышленными.

Однажды в весенний день, в мае 1948 года, я назначил в школе рабочей молодежи консультацию перед экзаменами на аттестат зрелости. По закону ученики в это время получают отпуск на работе, поэтому можно заниматься с ними и днем.

Прихожу. Вижу, около школы стоит знакомый рыжеватый паренек, окончивший школу в прошлом году. Это сын нашей уборщицы, сделавший впоследствии блестящую карьеру: он сейчас второй секретарь райкома комсомола Дзержинского района.

Здороваемся.

«Ты что, Витя?»

«Я по делу. Я сейчас и к Льву Исаковичу (учителю математики) заходил».

Через пятнадцать минут ко мне подходит ученик — парень 24-х лет, коммунист, сын марьинорощинского портного. Говорит:

«Анатолий Эммануилович! Мы с Даниловым (это тоже бывший фронтовик, сын известного в Марьиной Роще чекиста) должны сейчас удалиться по экстренному делу».

«Пожалуйста».

Вечером своему коллеге-математику:

«Скажите, к вам сегодня Витя заходил?»

«Заходил. Если б вы только знали, зачем заходил…».

«Скажите, — буду знать».

«Нет, этого я вам никогда не скажу, но если бы вы только знали!..»

Я (сугубо равнодушно, вижу, что через пять минут он все равно мне все скажет):

«Ну, раз нельзя, так не надо».

«Ну, ладно, я вам все-таки скажу. В райком комсомола прибыл представитель госбезопасности. Он хочет приглашать на работу людей. Витька выделил трех: Алексеева, Данилова и меня. Работа научно-исследовательская».

«Что она исследовательская, это я понимаю, но что в ней научного?»

«Да нет, не то, что вы думаете. Речь идет об иностранном отделе. Надзор за иностранцами-немцами, которые работают сейчас на наших заводах».

«Ну, и что вам сказали?»

«Велели позвонить».

Через два дня мой Лев Исакович позвонил и получил обескураживающий ответ:

«Мы вами заниматься не будем».

Что касается Данилова, то его кандидатуру, как это ни странно, отвел отец — сам старый чекист. Из этой тройки прошел один только Алексеев, сын дамского портного, фронтовик.

Проходит несколько дней. Опять консультация. Ребята заговорились, стоя в коридоре. Я говорю:

«Ребята, ребята, идите, пора начинать».

Алексеев разыгрывает из себя мальчика:

«А я не пойду!»

Я: «Ну, вот тебе, военный человек, ты должен быть дисциплинированным».

«Я же теперь не военный».

«Все равно, теперь ведь тебе опять придется привыкать к дисциплине».

Алексеев бросает на меня искоса взгляд, понял, что я знаю.

На другой день он у меня, — он староста группы, — принес мне какой-то список. Когда деловой разговор был окончен, Алексеев говорит:

«Вы знаете, что в моей жизни намечаются перемены? Мне сказали следующее: сдавайте экзамены, сдавайте как можно лучше, а когда сдадите, приходите к нам. Речь идет об иностранном отделе».

Я «Зачем это тебе нужно? Почему тебе не поступить в институт, стать инженером? А то ведь это не специальность. Завтра что-нибудь не так — и тебя по шапке».

«Если что-нибудь не так, то шапки не понадобится, не на что ее будет надевать».

«Ну вот, видишь, так зачем же ты туда идешь?»

«Слушайте, мне уже двадцать пять лет, я на иждивении у отца, идти в институт — еще пять лет у него на шее, а там что? Работать инженером на окладе 800 (80 по-теперешнему) рублей. И еще сидеть на шее у отца? А здесь я в сентябре поступаю на курсы — стипендия 1500 рублей. А как только присвоят звание, вдвое больше».

Я промолчал. Что я мог на это сказать?

В процессе экзаменов мне пришлось оказать ему одну услугу. И на этом мы расстались. Проходит лето. Как сейчас помню, 19 августа. Преображение, 6 часов вечера. Раздаются три звонка. Это ко мне. Иду открывать. Алексеев.

«Пожалуйста!»

Думаю: зачем он ко мне пришел? Вспоминаю: брат его учится в девятом классе. Спрашиваю: «Ты, верно, насчет брата?»

«Нет. Еще во время экзаменов я положил угостить вас со своей первой получки. Как хотите: здесь или пойдемте в ресторан».

«Ну что ж, пойдем в ресторан».

Пошли в летний ресторан на Самотеке. Выпили, закусили. Мой собеседник говорит:

Перейти на страницу:

Все книги серии Воспоминания

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное