Рука и сердце [сборник litres]

– А вот об этом, сударь, вы не можете судить; вы молоды и мало знаете женщин. Судя по тому, что рассказала мне сестра, чувства Теклы не вызывают сомнений. Она застала их у окна: он обнимал Теклу за талию и что-то нашептывал ей на ухо; а эта девушка, надо признать, не каждому такое позволит. Вот увидите, – продолжал он все тем же презрительным тоном, – она станет оправдывать его грехи и пороки, а еще вернее, скажет, что все это неправда, хотя я головой ручаюсь за каждое свое слово.

Он резко развернулся и вышел из комнаты. Взглянув через некоторое время в окно, я увидел его крепкую фигуру в винограднике на холме: он широкими шагами взбирался все выше, направляясь в сторону леса. В течение следующего часа я был занят и не мог предаваться наблюдениям. По истечении этого времени он опять вошел в комнату, разгоряченный и слегка уставший, словно от быстрой ходьбы или тяжелой работы; однако лицо его прояснилось, а честные глаза вновь смотрели добродушно.

– Прошу прощения, сударь, снова я вас тревожу. Наверное, утром дьявол в меня вселился. Теперь я все обдумал. Полагаю, нельзя решать за другого, в чем его счастье. Любовь такой… – он запнулся, – такой женщины, как Текла, возвысит любого мужчину. Да и не судья я ни ей, ни ему. Сегодня утром я понял, что сам ее люблю; словом, коль вы, сударь, любезно принимаете в этом деле участие и думаете, что она действительно хочет стать женой этого парня – а уж для него-то это точно будет спасением на земле и на небесах, – я с радостью войду с вами в долю и возьму на себя половину расходов, чтобы обустроить их в этой гостинице в Альтенаре; только позвольте мне распорядиться, чтобы деньги, которые мы дадим, по закону принадлежали ей. И прошу не беспокоиться насчет моих слов о давней любви к ней. Я упомянул об этом в извинение своей утренней резкости и чтобы объяснить, почему не гожусь в судьи.

Он произнес это так быстро, что мне даже при желании не удалось бы остановить его; впрочем, я не испытывал подобного желания, заинтересованный тем, что происходило в его храбром и ранимом сердце. Однако теперь поток слов иссяк, и он с невольным вздохом замолчал.

– Вот только после вашего ухода, – ответил я, – Текла была здесь, и мы долго разговаривали. Теперь она говорит со мною откровенно, как с братом, с прямотой, когда требуется прямота, и со скромной сдержанностью, когда чрезмерная откровенность была бы неуместна. Она пришла спросить, должна ли она, по моему мнению, выходить замуж за этого человека, чья внешность, по ее словам, изменившаяся к худшему с их последней встречи четыре года назад, как будто отвратила ее от него.

– Но вчера-то она позволила ему себя обнять, – заметил герр Мюллер, к которому вернулась его утренняя угрюмость.

– Она станет его женой, если сочтет это своим долгом. Он пытался ее убедить в этом. Сказал, что она его спасет.

– Будто ему недостает собственной силы – будто он совсем ни на что не годен и нуждается в женщине, чтобы тащила его по жизни!

– Так и есть, – ответил я, не сдержав улыбки, – вы ведь пять минут назад уверяли, что брак с нею станет его спасением на земле и на небесах.

– Тогда я думал, она его любит, – не замедлил он с ответом. – И что же – что вы сказали ей, сударь?

– То, в чем ни минуты не сомневаюсь: раз она признает, что ей дороги были воспоминания о нем, а теперь, увидев подлинного Франца Вебера, она его больше не любит, она совершила бы грех, выйдя за него замуж, – совершила бы дурной поступок в надежде на добрые последствия. Я выразился совершенно определенно, хотя затруднялся бы дать совет, если бы ее любовь была еще жива.

– И что же она ответила?

– Еще раз рассказала о его и своей жизни. Против воли защищала его, идя на поводу у своей совести. Сказала, что в детстве он всегда полагался на нее и под ее влиянием не делал зла, а вдали от нее пошел по кривой дорожке.

– Вернее, встал на путь порока, – вставил герр Мюллер.

– А сейчас он пришел к ней раскаявшийся, скорбящий, стремящийся вернуть прошлое, прося ее о любви, которую, по ее мнению, она ему молчаливо обещала в давно прошедшие годы.

– И которую он предал и оскорбил. Надеюсь, вы рассказали ей о его словах и поведении вчера в саду «Орла»?

– Нет, я придерживался главной мысли, которую считаю верной. Повторял ее на разные лады, ведь Текла уверила себя, что ее долг – пожертвовать собой. Возможно, если бы мне не удалось переубедить ее в этом, я мог бы прибегнуть к фактам, что причинило бы ей жестокую боль, но показало бы, что его слова о раскаянии и обещания исправиться ничего не стоят.

– И чем это все закончилось?

– Она полностью убедилась в том, что поступила бы не хорошо, а дурно, став женой человека, которого разлюбила, и что не выйдет добра из действий, основанных на дурном поступке.

– Вот уж точно, – ответил он, и лицо его расплылось в счастливой улыбке.

– Но она уверяет, что должна оставить службу у вас и найти другое место.

– Службу-то у меня она оставит, а вот в другое место ни за что не перейдет.

– Боюсь, не в вашей власти ее заставить, – она настроена весьма решительно.