Рука и сердце [сборник litres]

В этот миг ребенок, малютка Оуэн, который беспомощно переводил глаза с одного разгневанного лица на другое и с самым серьезным видом старался понять, почему исказилось яростью лицо, на котором он прежде не зрел ничего, кроме любви, привлек внимание сквайра и привел его в совершенное неистовство.

– Несчастный дурак, – возопил он, – слабодушное ничтожество! Ты обнимаешь чужого ребенка, словно собственное дитя!

Оуэн невольно погладил по головке испуганного младенца и едва заметно улыбнулся при этих словах отца. От сквайра не ускользнула его усмешка, и, возвысив голос до пронзительного вопля, он вскричал:

– Если ты называешь себя моим сыном, приказываю тебя немедля отвергнуть отпрыска этой бесстыдной, запятнанной позором блудницы; сию же минуту откажись от него, сию же минуту!

В неудержимой ярости, видя, что Оуэн не спешит исполнить его повеление, он выхватил младенца из объятий любящего отца, швырнул его матери и устремился прочь из дому, не в силах более произнести ни слова от гнева.

Нест, которая на протяжении всей этой ужасной сцены сидела бледная и неподвижная, словно мраморная статуя, безмолвно взирая на происходящее и, как зачарованная, внимая жестоким словам, что сокрушали ее сердце, простерла руки, надеясь в воздухе поймать своего драгоценного малютку. Однако ему не суждено было спастись и найти пристанище на ее белой груди. Сквайр бросил ребенка в безудержном гневе, почти не примериваясь, и потому младенец, ударившись об острый угол шкафа, упал на каменный пол.

Оуэн кинулся к сыну, но тот лежал столь тихо, столь неподвижно, что отец заподозрил самое ужасное и склонился ниже, желая удостовериться в своей ошибке. Но в это мгновение остекленевшие глаза ребенка конвульсивно закатились, по всему его тельцу прошла судорога, и губы, еще теплые и не забывшие родительские поцелуи, сомкнулись навсегда, возвестив, что он обрел вечный покой.

Одно лишь слово, которое прошептал потрясенный муж, сказало Нест все. Она соскользнула со своего сиденья, упала рядом с маленьким сыном и застыла в мертвенной неподвижности, бесчувственная к душераздирающим мольбам и страстным увещеваниям мужа. Несчастный, обезумевший от горя муж и отец! Каких-нибудь четверть часа тому назад он пребывал в истинном блаженстве, сознавая, что любим, провидя долгую, счастливую жизнь младенца-сына, созерцая на его маленьком личике пробуждение рассудка. А теперь перед ним лежало крохотное безжизненное тельце; никогда больше малыш не обрадуется, увидев отца, никогда больше не протянет ручки навстречу его объятиям; лишь его невнятный, но выразительный лепет будет преследовать отца в сновидениях, но никогда более не раздастся наяву! Рядом с мертвым младенцем, почти столь же бесчувственная, распростерлась в милосердном обмороке его бедная мать, оклеветанная, уязвленная до глубины души Нест. Оуэн с трудом стряхнул с себя охватившее его оцепенение и захлопотал, тщетно пытаясь вернуть ее к жизни.

Время клонилось к полудню, когда в дом вошел Эллис Притчард, не подозревающий, какое зрелище откроется ему, однако, хотя и потрясенный увиденным, он тотчас принялся приводить свою бедную дочь в чувство и преуспел больше, чем Оуэн.

Постепенно она начала подавать признаки жизни, и, когда ее в затемненный комнате уложили в ее маленькую кровать, она, так и не придя полностью в себя, погрузилась в глубокий сон. Тогда-то ее муж, изнемогающий под бременем горестных мыслей, осторожно высвободившись из крепко обхвативших его рук жены и запечатлев долгий нежный поцелуй на белом восковом челе, поспешно выскользнул из комнаты и из дому.

У подножия холма Моэль-и-Гест, то есть примерно в четверти мили от Тай-Гласа, росла маленькая уединенная рощица, заросшая шиповником и побегами белой брионии. Посреди рощицы располагался глубокий прозрачный пруд, в котором, как в зеркале, отражались голубые небеса, а по краям плавали широкие зеленые листья кувшинок. Когда же полуденное солнце достигало зенита, из прохладных глубин поднимались, приветствуя его, и цветы кувшинок. Рощицу оглашало множество разнообразных звуков: трели птиц, наслаждающихся ее тенью, неумолчное жужжание насекомых, кружащих над гладью пруда, монотонный шум далекого водопада, а по временам – блеяние овец, пасущихся на склонах гор. Все это сливалось в восхитительно гармоничную песнь природы.

Именно это место в прошлом выбрал Оуэн своим любимым пристанищем, когда был еще одиноким странником, паломником в поисках любви. И сюда, покинув Тай-Глас, точно по наитию, направился он сейчас, подавляя в душе растущую боль до тех пор, пока не окажется в этом всеми забытом леске.

В это время года погода меняется часто, и вот уже маленький пруд отражал не голубые ясные небеса, а темные, аспидного цвета тучи. По временам стряхивали с ветвей деревьев яркие осенние листья сильные порывы ветра, что заглушали все звуки, прилетев с вересковых пустошей, раскинувшихся в вышине, за горными ущельями. Вскоре стал накрапывать дождь, и затем он перешел в настоящий ливень.