Рука и сердце [сборник litres]

Настала первая осень после рождения их мальчика; лето выдалось чудесное – погожее, жаркое и солнечное, и вот уж год постепенно клонился к закату: днем, как и положено осенью, царило приятное, мягкое тепло, по утрам холмы заволакивало серебристыми туманами, а ясными ночами подмораживало. Цветы увяли вместе с летом, но явившиеся им на смену солнечно-желтые листья и лишайники, золотистые соцветия утесника своими еще более яркими оттенками радовали глаз; и если таким было угасание природы, то закат этот поражал горделивой пышностью.

Нест, в стремлении потрафить вкусам мужа, всячески украшала свое жилище, сделалась садовницей и засадила уголки невзрачного дворика перед домом множеством нежных горных цветов, которые перенесла сюда больше из-за их прелести, а не потому, что они были необычными. До сих пор можно увидеть куст шиповника, старый и поблекший, который они с Оуэном некогда тоненьким зеленым саженцем посадили под окном ее светелки. В ту пору Оуэн жил одним только настоящим и забывал обо всем на свете: о тех горестях и бедах, что выпали ему на долю в прошлом, и о тех страданиях и смерти, что, возможно, подстерегали его в будущем. Его сын был мальчик прелестный, истинное благословение для самого любящего родителя: младенец ворковал от радости и бил в ладошки на руках у матери, которая ясным осенним утром, стоя на пороге фермы, повторяла ему «гляди, гляди!» и указывала на отца, поднимающегося в гору по каменистой тропинке, ведущей в Тай-Глас. А когда они входили в дом, трудно сказать, кто из них чувствовал себя более счастливым. Оуэн держал на руках сына, легонько подбрасывал его и играл с ним, пока Нест, взяв какую-нибудь работу и усевшись под окном возле кухонного шкафа, занималась рукоделием, по временам поглядывая на супруга, и тешила его рассказами о всевозможных домашних безделицах: о милых шалостях младенца, о вчерашнем улове, – и рассказывала те пен-морфские новости, что теперь, когда она жила затворницей, лишь изредка достигали ее ушей. Она заметила, что стоило ей хотя бы вскользь упомянуть о самом незначительном происшествии, пусть даже отдаленно связанном с Бодоуэном, как ее супруга охватывали беспокойство и тревога, и потому в конце концов решила никогда более не заводить разговора ни о чем, что напоминало бы ему о доме. И вправду, последнее время он особенно страдал от раздражительности отца, которая хотя и проявлялась в мелочах, но от того не менее ранила и унижала.

Увлеченные беседой и ласками, которыми они попеременно одаривали друг друга и свое дитя, они поначалу не заметили, как комнату затопила черная тень; и не успели они понять, что за предмет отбрасывал ее, как она исчезла, и, подняв засов, на пороге вырос сквайр Гриффитс. Он замер, вперив взор сначала в сына, веселого, довольного и радостного, счастливого, гордого отца с пригожим младенцем на руках, столь непохожего на того подавленного, угрюмого молодого человека, каковым он чаще всего представал в поместье Бодоуэн; потом он перевел взгляд на Нест, бедную, трепещущую, охваченную ужасом: она уронила свою работу, но не смела двинуться с места и лишь умоляюще глядела на мужа, словно ища у него защиты.

Сквайр же хранил молчание, безмолвно переводя взор с одного на другого, побелев от сдерживаемой ярости. Когда он отверз уста, слова его прозвучали тем отчетливее, что он произносил их с принужденным хладнокровием. Он обратился к своему сыну:

– Кто эта женщина?

Оуэн помедлил какой-то миг, а затем ответил твердым, но тихим голосом:

– Батюшка, эта женщина – моя жена.

Он хотел было тотчас же попросить извинения за то, что столь долго скрывал свой брак, молить отца о прощении, но тут на губах сквайра выступила пена, и он обрушился на Нест с обвинениями:

– Так, значит, ты женился на ней! Все как мне и сказали! Женился на Нест Притчард yr buten![34] И ты стоишь и смотришь на меня, как будто не опозорил себя на веки вечные, взяв в жены блудницу! А эта смазливая шлюшка сидит себе, притворяясь скромницей, жеманясь и манерничая, как, по ее мнению, пристало будущей госпоже Бодоуэна! Но я горы сверну, только бы эта обманщица не ступила на порог дома моих предков и не сделалась его хозяйкой!

Все это сквайр произнес столь стремительно, что Оуэн не успел открыть рта и выговорить те слова, что так просились с губ.

– Батюшка, – наконец вырвалось у него, – батюшка, тот, кто сказал вам, будто Нест Притчард – блудница, изрек самую чудовищную ложь, какую только можно измыслить! Да, самую чудовищную ложь! – добавил он громовым голосом, приблизившись к сквайру на шаг-другой.

А потом произнес уже тише:

– Она столь же чиста, сколь и ваша собственная жена, да нет же, Господи помоги, сколь моя драгоценная матушка, что произвела меня на свет и покинула, не оставив мне прибежища в материнском сердце и обрекая страдать и бороться, влача существование в одиночестве. Говорю же вам, Нест так же чиста, как и моя дорогая покойная матушка!

– Дурак, жалкий дурак!