Рука птицелова

- Мне нужен одноместный номер, - продолжал между тем возмущаться Вазин, - у меня будут документы почти на сотню призывников. Это что, шутка? Тут их украдут и концов не найдешь.

- Идем ужинать, - сказал он Антону, чуть поостыв. - Идем ужинать, а завтра я перееду в другую гостиницу.

- Я ведь думал, - рассказывал Антон позже, уже вернувшись в часть, что его "сколько скажу, столько и выпьешь" будет ограничивать меня сверху. Но когда после четвертой литровой кружки он заказал еще пару, я понял, что с обещанием поспешил. Вазин же и после моего дезертирства своего не упустил. Он нашел какого-то "вуйка з вусамы" и выпил с ним столько же, сколько и со мной. Официант, когда нес им очередную пару, я уже сбился в подсчете какую, спросил меня, не родственник ли мне Вазин. - "Начальник", - ответил я. - "Неплохой начальник", - покачал он головой и выставил им на столик кружки.

На следующий день капитан, с трудом неся огромную голову, переехал в гостиницу при аэропорте - там для него нашелся одноместный номер, - и оставил Антона наедине с городом.

Лето того года выдалось на Украине знойным. На северо-востоке от Ивано-Франковска ветер нес радиоактивную пыль Чернобыля в сторону Мозыря и пинских болот, а потом дальше, через Польшу, к немцам и скандальным шведам. Припять старательно смывала нуклидный мусор в Днепр.

Сбывалось пророчество Иоанна Богослова и по опустевшим летним киевским улицам, словно пытаясь смыть скверну людских грехов, оранжевыми жуками расползались поливальные машины.

Антон, зная о случившемся в общем, не переносил этого знания в область своих забот. Оставшись один, он почувствовал себя солдатом удачи, ловким наемником, которому на три дня отдан город. Тенистый южный город, богатый и ленивый, базары которого обильны и дешевы, а женщины добры и отзывчивы.

Некоторую опасность представляли для Антона патрули. Улицы были полны ими. Подобное Антон видел лишь в Севастополе, но тогда на нем не было погонов. Впрочем, с заменой своей одежды он тянуть не собирался. За десять рублей Антон купил в спортивном магазине шорты, босоножки и тенниску. За два часа на базаре вспомнил подзабытый в Москве украинский язык и, подражая местному наречию, украсил его полонизмами.

По старой привычке обшарил он и два небольших букинистических магазина, найденных в центре города. Было в них немало интересного, но скудные средства не позволили Антону унести с собой ни роскошный атлас мира, изданный Императорским Географическим обществом в начале века, ни московское предреволюционное издание Бердяева, которое ни в Москве, ни тем более в Киеве на полках букинистов появиться просто не могло. Купил он только одну небольшую книжечку, сам не вполне понимая, зачем он это делает. У книги не было обложки, а продавцы не знали ни автора, ни названия. По первой главе значилась она у них как "Французская новелла", но никакого отношения к Франции и французской литературе не имела. Орфография была дореформенной. Стоила книга три рубля с мелочью и привлекла Антона названиями глав - "О двух афонских монахах и о трех тысячах чудовищ", "О ведьме", "О сером цилиндре". Было в этом что-то нехарактерное для русского романа.

- Посмотрим, - решил про себя Антон, унося покупку, - может, определю автора сам.

Ему хватило одного дня, чтобы навестить все бары, спрятавшиеся от июньского зноя в полуподвалах невысоких, ушедших в землю первыми этажами, кирпичных зданий. Подавалось в них удивительно свежее, холодное пиво. Людей в этих погребках собиралось немного, а атмосфера царила дремотная и вполне душевная. Впрочем, Антон не слишком увлекался дегустацией. Ему был нужен весь город, он хотел владеть им целиком, стать, пусть только на день, на два, хозяином этих цветущих лип и высокого выгоревшего неба. Он уже сносно ориентировался в центре и хоть не помнил названия всех улиц, но смог бы объяснить спросившему, как выйти в любую точку, где скрещиваются мощеные и асфальтированные тропы.

В обед в небольшом ресторане он свел знакомство с начинающей барышней и провел в ее обществе остаток первого и все оставшиеся дни своих каникул...

Обратная дорога в Москву далась Антону тяжело.

Поезд шел через Киев. Антон был у окна, когда переезжали Днепр. На какие-то мгновенья показалось ему, что видит он не настоящий город, а неряшливо сделанную старую выцветшую фотографию, которую кто-то ловкий и хитрый вставил между стеклами. Днепр цвел зеленью застоявшейся воды, небо вылинявшим полотном устало тянулось над Лаврой.

Cтоя у вагонного окна, с тяжкой тоской почувствовал он вдруг, что предстоящая ему разлука с городом будет много дольше прежней. И где-то на заднем плане сознания прошла едва заметная мысль, что больше Киева ему не видеть вовсе.