Рука в перчатке

Комиссар полиции Хомберт тоже присутствовал при разговоре, который они вели не в его просторном и удобном кабинете наверху, а в кабинете номер девять на цокольном этаже: в средних размеров комнате практически без мебели, если не считать деревянного стола и дюжины деревянных стульев и встроенного шкафа. Комната эта была свидетелем применения более грубых методов допроса с пристрастием, хотя, конечно, не в присутствии столь высокопоставленных лиц. Хомберт, в сером мешковатом костюме, с взъерошенными волосами, медленно расхаживал взад и вперед по комнате, попыхивая сигаретой. Скиннер, во фраке и подходящем белом галстуке, явился в полночь с вечеринки на крыше отеля и теперь сидел, небрежно оседлав один из стульев и скрестив руки на его спинке. На другом стуле, лицом к нему, сидела Джин, простоволосая и растрепанная. Из последних сил стараясь держаться прямо, она жмурилась от бьющего в глаза света. Сам Скиннер при этом оставался в тени.

За те пять часов, что Джин находилась в кабинете номер девять, она опробовала самую различную тактику. С 21:00 до 22:30, находясь в обществе инспектора Кремера и двоих мужчин в форме, Джин отвечала на вопросы, рассуждала и даже спорила по всем пунктам, не имеющим отношения к тому факту, который она всячески скрывала. Однако это оказалось опасным. В какой-то момент, она сама толком не поняла каким образом, ее чуть было не загнали в ловушку. После появления комиссара Хомберта, который метал громы и молнии, придвинувшись к ней вплотную, она решила хранить молчание и отказалась отвечать. Через тридцать минут она поняла, что молчать, как воды в рот набрав, не так уж легко, и следующие полчаса сидела, держась за край сиденья стула и с трудом сдерживая отчаянное желание закричать. Если нелепое возмущение и абсурдные требования комиссара Хомберта еще можно было вытерпеть, то непрошибаемое спокойствие инспектора Кремера, упорно повторявшего, как испорченная шарманка, один и тот же вопрос, и его манера обрывать на середине фразу, чтобы заставить слушателя поднять глаза, а затем невозмутимо продолжать говорить, – все это было выше человеческих сил. Джин постоянно ловила себя на том, что невольно зажимает рукой рот, после чего она, спохватываясь, вновь сжимала ладонью край сиденья. А еще этот бьющий в глаза свет… Нет, это было просто невыносимо! Она закрывала глаза и снова открывала их, так как начинала кружиться голова. Спокойный голос Кремера неумолимо бил по ушам; вопросы, которые он задавал, были самыми тривиальными, например: «Пряжа была в мотке или в составе ткани?» Услышав в двадцатый раз этот вопрос, Джин с трудом подавила импульс крикнуть: «В составе ткани!» – и раз и навсегда покончить с этим, причем желание это оказалось настолько непреодолимым, что ей пришлось прикусить нижнюю губу, ведь она, Джин, решила упрямо молчать.

Ближе к полуночи, хотя Джин этого не знала, так как потеряла счет времени, она внезапно очнулась от ужасного ощущения, будто кто-то снова бьет ее по голове. Перед глазами все плыло, кто-то держал ее мертвой хваткой. Джин, напрягшись, попыталась вырваться. И снова услышала ненавистный голос Кремера:

– Держитесь. Я просто пытаюсь посадить вас обратно на стул.

Что он и сделал.

Джин почувствовала под собой сиденье стула и поняла, что ее никто не держит. Растерянно заморгав, она спросила:

– Что случилось? Меня кто-то ударил…

– Ничего подобного. Мисс Фаррис, с чего вы это взяли? Вы слишком долго держали глаза закрытыми и свалились со стула, а я не сумел вас вовремя подхватить. Хотите воды? Или, может, кофе?

– Нет, спасибо.

– Ладно. Я просто спрашивал, сколько видов пряжи, кроме байеты, вы использовали в вашей ткани.

Джин тут же вспомнила, что должна держать рот на замке.

Спустя какое-то время появился окружной прокурор Скиннер. И Джин с облегчением увидела, что Кремер уходит. Общаться с окружным прокурором, вероятно, будет нелегко, но все-таки легче, чем с Кремером. Джин решила перестать играть в молчанку, поскольку, если она будет молчать всю ночь, то просто сойдет с ума. Она пожалела, что отказалась от кофе, но не стала ничего просить. Она будет отвечать на все безобидные вопросы, только медленно, взвешивая каждое слово.

Среди нью-йоркских юристов окружной прокурор Скиннер слыл одним из трех лучших специалистов по перекрестным допросам.

В два часа ночи Джин, у которой нестерпимо щипало глаза, раскалывалась голова и адски болели вцепившиеся в край сиденья пальцы, потребовала у Скиннера прекратить эту пытку. Посоветовав ей не драматизировать, он продолжил допрос: