Уже позже, когда ты дал ей денег на нижнее белье и ночные рубашки, она честно отдала тебе сдачу вместе с аккуратно сложенными чеками и этикетками с ценой. Она всегда была щепетильна в том, что касалось денег, возможно потому, что они ее нимало не интересовали. Тебе следовало бы все понять еще тогда, когда она наплела небылиц насчет Дика, хотя, конечно, это немного разные вещи. С алиментами та же история. Если уж Миллисент хотела что-то скрыть, то добиться правды было невозможно. Ты до сих пор не знал, действительно ли она получала алименты от бывшего мужа, да и вообще была ли она когда-либо замужем.
Первое подозрение закралось у тебя в тот день, когда во время посещения поместья Брайарклифф ты предложил ей совершить настоящую поездку, например в Центральную Пенсильванию, где ты не рисковал столкнуться с кем-нибудь из знакомых. Когда ты спросил об этом Миллисент, она явно не выглядела обеспокоенной.
– Но еще совсем недавно ты боялась даже на одну ночь уехать из дома, – напомнил я.
– Да. Ну… сейчас это не имеет значения.
– Мы можем остаться там на неделю, или на две, или на месяц. Как пожелаешь. Что скажешь?
– Думаю, будет очень мило.
Хорошо. Этот вопрос решен. Ты смотрел с возвышенности на бескрайние леса и луга, за которыми сверкала на солнце синяя лента Гудзона, и удивлялся, какого черта ты вытворяешь.
Ты и сейчас, в эту самую минуту, продолжал удивляться.
Ты ни на что не годишься. Больше вообще ни на что не годишься. Именно это ты твердил себе, когда вышел из офиса и отправился на Восемьдесят пятую улицу в тот день, когда она переехала туда. Теперь ты по уши влип, позволил этому жалкому существу загнать себя в дыру, из которой нет выхода.
Она была дома: передвигала кресла и расстилала ковры с такой молчаливой сосредоточенностью, что ты невольно рассмеялся. Она перетаскивала с места на место вещи с напряженно серьезным видом, ставшим для тебя чем-то новым, а ты тем временем сидел на диване, курил сигарету, притворяясь, будто разделяешь ее пыл. Уже позже ты понял, что если Миллисент определила место для какой-то вещи, то это уже навсегда.
Когда, возвратившись из поездки по Пенсильвании, Миллисент согласилась сменить адрес и переехать с Двадцать второй улицы в другой дом, где вас будут знать как мистера и миссис Льюис, она заявила, что хочет меблированную квартиру. Дескать, мебель стоит слишком дорого, да и вообще покупать ее слишком хлопотно. Впервые поднявшись по этой самой лестнице и открыв дверь своим ключом, ты был приятно удивлен. В простом, опрятном клетчатом платье Миллисент выглядела очень по-домашнему и казалась обыкновенной женщиной, такой же, как все нормальные женщины, даже уютной.
– Здесь будет очень мило, – сказала она.
– Теперь ты рада, что мы все-таки купили собственную мебель? – спросил я.
Дело было в сентябре, в прошлом сентябре. Кажется, с тех пор прошло сто лет.
Буквально через несколько дней после переезда сюда она сказала, что ей нужно больше вазочек и прочих безделушек, поскольку купленных тобой двух бронзовых ваз явно недостаточно. На следующий день ты пошел в универсальный магазин и приобрел несколько подсвечников, еще пару вазочек, а также две-три бронзовые статуэтки. Она упорно передвигала их то так, то сяк, пока не нашла для них места, которое ее устроило.
– Все очень мило, – заявила Миллисент, оглядывая плоды своих усилий. – Но нужно что-то большое для украшения стола. Скульптура или вроде того. Вчера я видела такую на Бродвее. Девушки с виноградом. И всего семь долларов.