Руками не трогать

– Еленочка! Ну что же вы с собой творите! – тихо сказала Берта Абрамовна. – Нельзя так нервничать! Категорически нельзя! Вас ведь не хватит! Ни на что не хватит! Что мне с вами делать? Ну что? Вы еще так молоды. Послушайте меня, старуху. Жизнь не терпит слез, не нужны они. Нужно держаться. Обязательно нужно. Судьба не простит вам, если бы будете рыдать. Думайте о своем Гере, сколько хотите, мечтайте, работайте, только не плачьте. Сломаетесь. Свихнетесь. Даже если совсем плохо, нельзя плакать. Это ерунда, что говорят – поплачешь – легче станет. Не станет. От слез не бывает легче, только хуже. Жизнь, она такая, злопамятная. Все запоминает и ничего не прощает. Один раз позволите себе плыть по течению, так вас и унесет, а вы не заметите. Гребите, выгребайте, барахтайтесь, только не давайте себя унести. Нельзя! Я вам запрещаю! Категорически! Не хотите слушать меня как женщину, послушайте как начальницу. Живите! Делайте, что хотите, только прекратите рыдать!

– Простите. Это из-за него, – тихо проговорила Елена Анатольевна. – Я думала, что он… оправдывала его, а он такое мне говорил… Что я его шантажирую… За что он так?

Уборщица Гуля подсела к ней и гладила по голове, как маленькую, пришептывая какие-то банальности, трогательные и нежные: «Ты ж моя хорошая, ну, ну, все уладится, не надо, шшшшш…»

И кажется, уже в следующую минуту на пороге буфета показался испуганный, взволнованный и немного растерянный Михаил Иванович, который кинулся к Еленочке, оторвал ее от Гулиной груди и приложил к своей.

– Ну вот и хорошо, – удовлетворенно кивнула Берта Абрамовна. – Теперь я за вас спокойна. Михаил Иванович, вы ведь довезете ее до дома? Проследите? А то она нас очень напугала.

– Конечно, – серьезно ответил Михаил Иванович, – и вот еще что…

– Слушаю вас, – главная хранительница вновь стала серьезной. – Гуля, идите работайте.

– Я тут проконсультировался со специалистами… – тихо сказал полицейский. – Прошу меня извинить – никакой опасности в музее нет. А радиация… это все ерунда. У нас в каждом жилом доме фон повышен. И надо бы тот прибор из кабинета… ээээ… выбросить. Ну, по которому Борис замеры делает. Он наверняка сломан. В общем, спокойно работайте.

– Конечно, мой дорогой Глинка. Конечно. Я так и думала. Это ведь просто барометр. Старинный. Понимаете, не хотелось расстраивать Бориса – он так в него верил, так был увлечен. Вы его сами заберите. Все-таки вы представитель власти. Борис вас послушает и не будет возражать. Только больше никому ничего не говорите. Хорошо? Вы уж тоже меня поймите. Пусть Гуля все хорошенько отмоет – в музее давно не было генеральной уборки. А Еленочка наша дорогая займется архивом – там нужно навести порядок. А без дела ей совсем плохо будет. Так, глядишь, переключится. И спасибо, что приехали, откликнулись на звонок.

Главная хранительница говорила так, будто Елены и не было рядом. Но в объятиях Михаила Ивановича Елена Анатольевна действительно быстро успокоилась и даже задремала.

– Я понял, все сделаю. – Михаил Иванович кивнул, аккуратно перекладывая Елену на другую руку.

– Ну вот и договорились. Знаете, у меня чутье на людей. Я сразу поняла, что мы с вами сработаемся. И Елену Анатольевну я вам доверяю со спокойной душой. – Берта Абрамовна похлопала полицейского по руке.

Елена Анатольевна сидела в машине у Михаила Ивановича и дремала. Дома он уложил ее в кровать, напоил чаем и накормил – Гуля успела сунуть Михаилу Ивановичу домашних сырников. Елена Анатольевна сначала отказывалась от еды категорически, но потом согласилась съесть один и съела все, после чего порозовела, с наслаждением откинулась на подушку и спокойно уснула. Михаил Иванович поехал на службу, нащупывая в кармане ключи от квартиры Еленочки, которые она ему выдала, чтобы он мог вернуться и не беспокоить ее звонком в дверь. По дороге домой она рассказала ему про Геру, про его неожиданный звонок, про незаслуженные обвинения.

Михаил Иванович молча выслушал сумбурный рассказ и заверил Елену, что сделает все, чтобы Гера смог уехать. Как можно быстрее. Он не стал говорить, что это было и в его интересах. Елена Анатольевна расплакалась уже в знак благодарности, шепча сквозь слезы про благородство и щедрость души.

Михаил Иванович не стал рассказывать Елене Анатольевне, что лично встречался с этим музыкантом. Хотел дать в морду и поговорить или поговорить, а потом дать в морду наконец. Но когда увидел Геру, в мятом костюме, с тяжелой одышкой, истеричного, нервного и перепуганного, то не испытал ничего, кроме жалости. Они все-таки выпили.

– Почему ты с ней жил? – просто спросил Михаил Иванович.