Руки Орлака

Жильберта отскочила к двери. Все издали уставились вглубь сейфа, в темную щель между пачками бумаг. Неужели сейчас оттуда высунется ужасная змеиная голова? Откроется ядовитая пасть с единственным зубом? Тело свернется черно-белыми кольцами? Разве африканская гадюка еще жива? Или этих тварей было несколько?.. Неужели все эти годы змея – та самая или другая такая же – провела в стальном убежище, сохраняя свою смертоносную силу?

Фредди Уж, хоть и был не робкого десятка, все же предпочел отойти в сторонку.

Тогда Жан Марей, несмотря на безмолвные мольбы Жильберты, тоже, в свою очередь, запустил руку в сейф.

Глава 21 Люверсийская гадюка

Не переставая успокаивать невесту, Марей хладнокровно шарил в глубине.

– Подойдите, – сказал он ей наконец. – Подойдите, не бойтесь. Настоящая змея теперь точно мертва.

Жильберта невольно покосилась на труп тетушки, на который Обри, ничуть не интересовавшийся содержимым сейфа, почтительно набросил покрывало. На глаза девушки навернулись слезы, но, пересилив себя, она приблизилась к темному отверстию, откуда рука ее жениха вот-вот должна была извлечь нечто страшное.

Однако Жан Марей все еще продолжал поиски.

Сначала он вытащил крошечную желтоватую склянку и поставил ее на стол. Затем вынул из таинственной бездны белую лакированную вещицу в форме груши и, осторожно держа ее в пальцах, сказал Жильберте:

– Надеюсь, это вас окончательно успокоит. Вот та змея, которую я не смог принести вам ни живой ни мертвой, хотя и клятвенно обещал.

– Что это? – недоуменно спросила девушка.

– Дорогая, – продолжал Жан Марей, – только что, заметив капельку крови на пальце графини, вы воскликнули: «Тетушка погибла точно так же, как и мама!» В Люверси, уколов большой палец о шипы роз, вы произнесли: «Точь-в-точь как маму, в то же самое место». Действительно, у мадам Лаваль был уколот большой палец левой руки, которой она пользовалась чаще, чем правой. Это неожиданное открытие послужило для меня чем-то вроде яркой вспышки. Меня вдруг озарило: никакой змеи в комнате вашей матери не было! Девятнадцатого августа, целый день проведя у постели больной сестры и вечером покидая свой пост, мадам де Праз оставила на электрическом шнуре сонетки вот эту вещицу, внешне похожую на обычную кнопку. На самом деле она не была выключателем, а представляла собой, если можно так выразиться, искусственную змею.

– Как вас понимать? – опешила Жильберта.

– Осмотрев ночью спальню мадам Лаваль, я убедился в том, что кнопка сонетки имела форму груши, причем приделанной наспех. Вот прототип, взгляните сюда. Я вслух проанализирую устройство смертоносного «аппарата». Обратите внимание на углубление в центре: это сквозное отверстие канала. В нем находится полая острая игла от шприца; своим нижним концом она сообщается с маленьким резиновым мешочком, который легко наполнить отравленной жидкостью, то есть ядом. При нажатии кнопка-«груша» давит на мешочек, яд из него переходит в иглу, которая не составляет единого целого с кнопкой и не погружается в мешочек, а протыкает палец жертвы, и та сама себе делает смертельную инъекцию. Яд настолько сильный, что приносит мгновенную смерть, и жертва, выпустив из руки фальшивую сонетку, погибает, не успев вскрикнуть. Утром достаточно лишь заменить адский «аппарат» на обычную кнопку.

Мадам де Праз знала и то, что госпожа Лаваль каждую ночь звонит горничной Мари, и то, что яд змеи, еще не исследованный, убивает моментально. Поскольку черно-белой гадюке – единственной представительнице редкого центральноафриканского вида – в ту же ночь размозжили голову, исчезла и возможность изучить ее яд.

Человеческая алчность не знает границ, Жильберта. Мадам де Праз, очевидно, тяготилась зависимостью от сестры и ее мужа и желала сама завладеть богатством, чтобы передать его своему единственному сыну, которого безмерно любила и ради благополучия которого вынашивала план стать женой овдовевшего Ги Лаваля.

Послышались приглушенные рыдания. Граф де Праз, закрыв лицо руками, плакал над телом матери.

– В этой склянке яд, который завтра мы отошлем на экспертизу в городскую лабораторию, – продолжал Жан Марей. – Но мы могли бы прямо сейчас… Фредди! Впусти сюда, пожалуйста, тех мсье, что ожидают в соседней комнате.

– Полицейских? – испуганно вскинул голову Лионель.

Жан Марей поспешил его успокоить.

– Нет, – сказал он. – Приглашенных мною свидетелей. Полагаю, лучше устроить все так, чтобы представители правосудия принимали в данном деле минимальное участие.

– Благодарю вас, – всхлипнул Лионель. – А вы, Жильберта, простите меня! Простите за то, что моя бедная матушка… так обошлась с вашей.

– Простите его и за себя тоже, Жильберта, – промолвил Жан Марей. – Будем до конца честными: если бы вы подчинились тете и по ее совету остались ночевать в Люверси, в спальне покойной матери, то «груша»…

– Боже! – прошептал Лионель.

– Но это же ужасно, Жан! – пробормотала девушка. – Просто ужасно!