Руки Орлака

Эти емкости занимали широкую витрину, располагавшуюся напротив окна, и в лучах восходящего солнца в ней сверкали кристаллы всех цветов. На них-то и смотрел Жером. Казалось, он ищет в их созерцании ключ к разгадке этой криминальной задачи. Казалось, он спрашивает у них, когда именно, в котором часу был заколот господин Норма. До или после полуночи. От этого решения зависела судьба, зависела честь Анри Мозера! Жером впоследствии признался: он пытался определить, не произошло ли случайно какого-либо химического или физического явления, которое могло бы дать неоспоримое доказательство и заявить громким голосом науки: «Этот человек умер в такое-то время!» Но он ничего не находил. Настольные часы в стычке не разбились, они продолжали отсчитывать время, никоим образом не указывая на кровавый час. И мертвец, растрепанный, уродливый, землистого цвета, зловеще хранил тайну своей смерти.

В его всклокоченных седых волосах сверкала на солнце соломинка. Заметив ее, Жером нахмурился. Откуда, черт возьми, эта соломинка могла там взяться? Едва ли это теперь возможно узнать. Жером выбросил мысль о ней из головы.

Но минуту спустя в окно проворно влетела ласточка, немного покружила по комнате и выпорхнула в сад. Птичка, как порой бывает, ошиблась окном. Жером увидел, как ласточка проникла в соседнее помещение – старый заброшенный закуток, где, по-видимому, было ее гнездышко.

Тогда он вытащил из волос мертвеца золотистую соломинку.

– Вы видели, господа? Видели ласточку? Эти славные пташки летают лишь средь бела дня. Стало быть, именно тогда-то, еще засветло, господина Сиприена Норма и закололи, и после того, как он перестал на что-либо реагировать, ласточка и выронила соломинку, которая осталась в его волосах для того, чтобы безапелляционно доказать вам невиновность господина Мозера!

1936

Ищите преступление

Окружной инспектор Жером выслушал мой вопрос с искренним любопытством и с тем видом, который, пока я говорил, уже не оставил у меня сомнений в его ответе. Этот ответ, как я и полагал, был утвердительным.

– Конечно, – сказал он. – Было у меня и такое. Хотя, должен признать, подобные случаи очень редки. Обычно сначала обнаруживают преступление или же правонарушение и, уже отталкиваясь от него, выходят на убийцу или же преступника. Обратное удивительно само по себе.

– Полагаю, – произнес я, крайне заинтригованный, – полагаю, у вас это было какое-то правонарушение. Более того, правонарушение, в котором не было ничего сенсационного. Иначе – я хочу сказать, если бы это было преступление, – дело наделало бы, уж простите за тавтологию, много шума и о вашем триумфе писала бы вся мировая пресса.

Жером улыбнулся в свои седые усы, и я увидел, как к чистой синеве его взгляда добавилась слегка таинственная и ироничная нежность какого-то воспоминания.

– Нет, – ответил он, глядя на меня серьезно, – то было именно преступление.

– Тогда, вероятно, речь идет об очень старой истории…

– Это не может быть очень старая история. Ну же, подумайте.

Я задумался на несколько секунд, на протяжении которых мы не переставали смотреть друг другу глаза в глаза, но если взгляд Жерома был доброжелательным, то мой, скорее всего, растерянным и вопрошающим.

– Вам не кажется, – продолжал Жером, – что я достиг того возраста, когда подозрительными могут показаться даже лицо человека или же его поведение и поступки?

– Простите, – заметил я, – но я думал, что вас должно было встревожить, навести на след нечто иное… Например – как знать? – шрам, рубец, какая-нибудь отметина на ногтях жертвы…

– Стоп! – воскликнул Жером, вскидывая руку. – Шрам, рубец – разве это не признаки насильственного действия? Своего рода улики? Следы происшествия, которое вполне могло быть преступлением и которое интересно расследовать? Преступление само о себе объявляет, выдает себя – разве не так? Давайте поточнее определим исходные данные нашей задачи. Будем более скрупулезны, мой дорогой друг.

– Вы действительно хотите сказать, что безошибочно определили преступление по одному лишь виду преступника?

– Именно так. Но ваши слова не совсем точны. Я все же ошибся. Ошибся не в плане человеческом, а в плане судебном. Вы поймете, что я имею в виду, когда услышите всю историю.

Этот мужчина шел по тротуару прямо передо мной. Так уж вышло, что, сам того не замечая, я двигался с ним в одном темпе и невольно следовал за ним по пятам. Мое внимание привлекло лихорадочное движение его пальцев. Эти пальцы нервно дергались, указывая на то, что шедший впереди меня мужчина обеспокоен, вероятно, даже встревожен. Этого оказалось достаточно для того, чтобы он перестал быть для меня безразличным. В общем, приблизившись, я попытался разглядеть в витринах магазинов отражение его лица. Мне это без труда удалось, и, таким образом, я рассмотрел строгий профиль и живой взгляд, насколько я мог об этом судить.

Этот мужчина носил окладистую бороду. Одет он был просто, почти бедно. Его поношенные брюки выглядели снизу чуть пообтрепавшимися, каблуки ботинок были стоптаны.