Руки Орлака

«Вы проницательны, мой друг, весьма проницательны. Но постойте. Еще вот что… Ни в коем случае не являйтесь к Мабелиусу в качестве клиента».

Уж не опасался ли Леру, что «профессор» попытается проникнуть в тайны моей души? Мне не хотелось так думать, но, по личным причинам, я и сам полагал более подходящим найти для моего визита какой-нибудь предлог – все равно какой.

«Пусть лучше он примет вас за агента страховой компании, – продолжал Леру. – Пару дней назад его авто задел грузовик. (Этот инцидент, впрочем, никак с нашими делами не связан.) Вот, держите рапорт некоего стража порядка и кое-какую информацию о страховом полисе. Изучите это небольшое досье. Сейчас же. Желаю удачи!»

* * *

Через час – на город уже опускались сумерки – я позвонил в дверь «профессора» Мабелиуса. Он занимал прекрасную квартиру на втором этаже нового здания.

Открыла какая-то старушка, очень любезная. Я, и глазом не моргнув, соврал, что подготовил документы на выплату страховки и так далее и тому подобное. Она провела меня через просторную прихожую в располагавшуюся справа гостиную.

Я старался подмечать каждую мелочь. Подсчитал ведущие из прихожей двери, запомнил ее размеры. В гостиной оказалось два окна, выходящие на бульвар, и столько же дверей: одна – через которую я вошел, другая – справа, между самым отдаленным углом и камином, находившимся посередине стены. Слева стена была глухая, на ней висели дорогие картины и среди них, над позолоченным столиком на выгнутых ножках, – восхитительный женский портрет.

Старушка, проведшая меня в гостиную, зажгла половину люстры с подвесками и, попросив меня подождать пять минут, удалилась. Я остался один в этой комнате, мало чем отличавшейся от классических гостиных, в которых врачи, имеющие обширную клиентуру, вынуждают томиться своих пациентов. Гостиная была богатой, помпезной, со множеством разных красивых вещиц, обычно украшающих подобного рода помещения. Я не обнаружил там никаких диковин, которые ожидал увидеть.

Ставни не были прикрыты. На утопавшей в вечерней синеве улице царила обычная суматоха. Балкона не было. В общем, эта гостиная представляла собой своеобразный тупик, из которого можно было сбежать через две двери и – что представлялось затеей более затруднительной – через два окна.

Закончив осмотр, я принялся листать иллюстрированные журналы, лежавшие на столике в стиле буль.

Но я смотрел на гравюры из этих журналов, словно их и не видя. Некое стеснение, которое до того я ощущал лишь смутно, стало более явственным.

Вам следует знать, что я крайне чувствителен к определенным воздействиям, которые на большинство людей не производят ни малейшего эффекта. Но кстати, эти способности – этот дар, если хотите, – никак не повлияли на мой выбор профессии. Есть люди, которые ориентируются на местности столь же уверенно, как и почтовые голуби. Есть такие, которые чувствуют, когда на них смотрят. Я принадлежу к числу как одних, так и других.

Так вот, я вдруг ощутил, что позади меня есть кто-то, за мной наблюдающий.

Я с трудом подавил желание резко обернуться. Я сидел напротив камина, на котором стояло, сверкая, большое зеркало. Прежде чем обернуться, я посмотрел, что в нем отражается, и не увидел у себя за спиной ничего подозрительного – там лишь висела картина, на которой была изображена женщина, словно бы устремившая на меня взгляд. Но зеркало, учитывая его расположение, показывало мне только верхнюю часть находившейся за мной комнаты. Тогда я встал как можно небрежнее и принялся расхаживать туда-сюда с равнодушным видом.

Позади стула, с которого я только что поднялся, никого не было – там не было даже ничего такого, за чем можно было бы спрятаться.

Но там висел портрет.

Там была женщина, чей пристальный взгляд казался столь проницательным, что я невольно ощутил странное смущение. Войдя в гостиную несколькими минутами ранее, я не заметил этот властный, волевой, испытующий взгляд.

«Да что это со мной? – сказал я себе. – По́лно. Нужно успокоиться, черт возьми!»

Но мое смущение, увы, не проходило.

То была статная рыжеволосая женщина, написанная маслом на темном и теплом фоне. Свет лампы озарял лишь ее бледное лицо и зеленые глаза, в которых художнику удалось превосходно передать огонь напряженного внимания и безжалостной бдительности.

Призна́юсь вам, я уже начал предаваться занятным размышлениям относительно этой необычной картины, этой особы, чей взгляд заставил меня обернуться, и о самом «профессоре» Мабелиусе, когда тот вошел в гостиную.

То был мужчина средних лет. Я видел его на фотографиях: коротко постриженные волосы, волевое лицо, живые и проницательные глаза под кустистыми черными бровями.

Он любезно ответил на вопросы, которые я задал ему от имени – якобы – его страховщика. Передо мной был деловой человек, сбросивший с себя личину «профессора». Я прекрасно сыграл свою роль и удалился, как и приличествовало, уже через несколько минут, в общем и целом выполнив порученное мне задание.

Женщина с картины следила за моим уходом своим неусыпным взглядом.