Руки Орлака

В то время одно имя гремело в хирургии, как имя Фоша[6] гремело в годы войны. Доктор Серраль был асом хирургии. Его известность распространялась на весь земной шар. Каждый слышал про этого гениального француза, завоевавшего восхищение мира своей триумфальной борьбой против самых ужасных последствий разрывов смертоносных снарядов и давно уже продолжавшего в своей клинике на улице Галилея творить чудеса, которые с каждым днем приносили ему все больше и больше славы и признания.

Если бы Розина могла, она бы мобилизовала для ухода за Стефеном самого Господа Бога. За неимением такой возможности, она выбрала Серраля, который все же находился в пределах досягаемости и представлял на земле лучшее из того, что ей требовалось.

– Ладно, – произнес врач с двусмысленной гримасой. – Гений вроде Серраля тут лишним не будет.

Все это было сказано столь горьким тоном, что Розина встревожилась:

– А что… вы в него не верите, доктор?

Ее собеседник лишь пожал плечами:

– Не хотелось бы разрушать ваши иллюзии. Я считаю Серраля настоящим престидижитатором[7] скальпеля. Но есть в нем одна сторона, которая мне не нравится. Это его реноме… оно не вполне… корректное, что ли. И потом… потом…

Он с многозначительным видом качал головой.

– Что – потом?

– Не хотелось бы вас обескураживать. Но вот только… Все эти ловкие операции, все эти фокусы, все это, конечно, хорошо… Но я слышал, он проводит опыты… горазд на всякого рода смелые нововведения…

Увы! Если бы Зависть пожелала воплотиться, то лицо этого жалкого военврача, насупившегося от неудач и пожелтевшего от досады, подошло бы для этого идеально!

Розина это заметила, но все же спросила:

– Какие опыты? И что за смелые нововведения?

– Сейчас не время видеть плохую сторону вещей, – ответил завистливый военврач. – Лишь будущее покажет, была ли хирургия Серраля этапом прогресса или же безвыходным тупиком.

– Но разве профессор Серраль не добился неожиданных результатов? Разве операции на голове – не его специальность?

– Да, это его специальность, мадам, и я готов признать, что с этой точки зрения необходимо выбирать меньшее зло, ибо очевидно, что жизнь господина Орлака в опасности как раз таки из-за перелома затылочной кости, хотя, возможно, имеются и какие-то внутренние повреждения, которые в данный момент я диагностировать не могу.

Розина прижала обе руки к сердцу. Она задыхалась и смотрела на Стефена так, словно перед ней была его могила.

Подумать только – этой окровавленной жертвой был ее любимый, ее всё, ее великий человек. Ее малыш!

Раненый выглядел ужасно. Врач щелкнул переключателем верхнего света:

– Не смотрите, мадам. Отдохните. В ближайшие дни вам понадобится весь ваш нервный потенциал. Не волнуйтесь: я держу запястье господина Орлака; если пульс станет слабеть, я тут же начну действовать.

Под урчание мотора Розина размышляла. Теперь она была уже не так уверена в том, что Стефена следует везти именно к Серралю… Но вскоре громкий «голос» его реноме перекрыл все туманные и тенденциозные возражения военврача, и, когда автомобиль въехал в Париж, она сказала Феликсу:

– На улицу Галилея!

В этот час, свободный от пробок, они доехали туда довольно быстро.

Клиника – настоящий белый дворец – была ярко освещена.

Как только Стефена уложили на каталку, военврач откланялся, оставив визитную карточку и сказав несколько ободряющих слов, что немного подняло его в глазах молодой женщины.

Ночной интерн, облаченный в белоснежный халат, сообщил Розине:

– Профессору Серралю уже позвонили. Мэтр будет здесь через пару минут.

Эти слова стали для Розины бальзамом. Она так опасалась, что этого принца науки может не оказаться в городе или же что он согласится осмотреть Стефена лишь утром! Но он здесь! И сейчас приедет! Он! Как же ей повезло, что он, этот ученый с мировым именем, сейчас в Париже и готов прийти на помощь!

Медсестра провела Розину в изысканный, но в то же время простой белоснежный холл, казавшийся вырезанным в айсбергах.

Столь же ледяная медсестра объяснила, что Стефена отвезли в смотровой кабинет, и поинтересовалась, не нужно ли чего-нибудь самой мадам Орлак.

Послышался приглушенный гул мотора, затем кто-то быстро прошел по вестибюлю, и перед Розиной предстал Серраль, этот новый калиф на час.

Он был высокий, стройный, спортивного сложения, с торсом атлета и поразительно чистым и холодным лицом статуи.

Без лишнего обмена любезностями, выказывая скорее здравомыслие, нежели сострадание, он спросил, о какого именно рода происшествии идет речь, задал несколько быстрых, четких, хорошо продуманных вопросов и назвал Розину «милочкой».

Все это происходило, пока он снимал пиджак, оголял мускулистые руки и надевал блузу без рукавов, которую поднесла другая медсестра, словно священническое облачение.

Когда он вышел, стенные часы пробили пять утра. За окнами все еще стояла кромешная тьма.

Камердинер принес и поставил на геридон[8] маленькую бутылку «Поммери».