Руки, полные пепла

Софи невольно вспомнила, как та явилась к Сету – будто хотела забрать у соседей нашкодившего котенка, а не дочь. Амон тоже помрачнел:

– Ты знаешь, что твоя мать долгое время пыталась сделать из человеческих детей бессмертных? Никто не знает, сколько их при этом погибло. Она прекратила, только когда вмешался сам Зевс.

– Вряд ли она специально…

– Конечно, нет, – Амон даже не скрывал ехидства. – А еще она после этого совершенно серьезно заявила, что пора вместо Зевса кому-то другому руководить пантеоном. А то он, как сказала Деметра, «некомпетентный бабник».

– Зевс стерпел?

– Тогда Зевса поддержал Гадес, а Посейдон выразился так, что я даже повторить эти ругательства не могу. Попробовал бы кто пойти против этих троих – Деметра тут же замолчала. И перекинулась на меня.

– А ты при чем?

Амон явно смутился.

– Ну… я тогда зависал у Гелиоса, мы вместе пили. И я очень громко заявил, что Деметре стоит заткнуться. Очень громко. Она и взъелась, что я-то совсем никакой верховный бог и давно пора официально передать «бразды правления» Осирису.

– Подожди, – Софи даже остановилась, не доходя до дома. Она сама не знала, ей правда настолько интересно или просто не хочется входить к матери. – Ты – глава пантеона?

– Что-то вроде того. Но у нас все гораздо… демократичнее. Но от Деметры я огреб. С тех пор мы с ней не очень ладим.

Больше тянуть возможности не было, и Софи позвонила в дверь, искренне надеясь, что матери нет дома, и они смогут забрать вещи по-тихому. Но, разумеется, она была там. И ее лицо вытянулось от удивления, когда она увидела гостей.

Софи набрала в грудь побольше воздуха:

– Мама! Пожалуйста, не надо сцен. Давай поговорим как взрослые люди. Я не вернусь. И приехала за вещами.

К ее удивлению, мать действительно быстро взяла себя в руки. И даже предложила поговорить в гостиной. Принесла чай, Софи еще поразилась сильному запаху мяты, который даже вкус отбивал. Обычно мать предпочитала что-то более тонкое.

А потом – все. Софи помнила, как ужасно захотела спать, как успела подумать, что это ненормально… и очнулась уже здесь.

Полумрак сгущался. Сколько же прошло времени?

Софи выбралась из машины, и ее первым порывом было убежать: мать явно собирала вещи и хотела увезти ее как можно дальше. Что за глупости? Она что, правда считала, что, если посадить дочь на самолет, та не сможет вернуться? Или… Софи вздрогнула, поняв, что не знает, поехал бы за ней Гадес настолько далеко? Или махнул бы рукой и вернулся к увлекательному времяпрепровождению с Хель?

Но уйти Софи не могла. Хотя ее настойчиво тянуло прочь, она не хотела оставлять Амона, особенно сейчас, в сумерках.

Шаги отдавались в затылке болью, но вполне терпимой, и Софи не могла понять, появились ли эти ощущения после зелья матери.

Дверь дома не была заперта, и Софи понадеялась, что ей удастся проскользнуть незаметно. Амон оказался там же, где она видела его в последний раз: на диване в гостиной. На столике стояла пустая чашка, Амон крепко спал, неуклюже притулившись у подлокотника.

Софи потрясла его за плечо, стараясь не шуметь. Амон пошевелился, но не проснулся. Тогда Софи продолжила будить его более настойчиво.

– Что? – Амон наконец-то открыл глаза, поморгал, пытаясь сбросить дрему. – Сеф? Что происходит?

– Мать нас усыпила. Ты как?

– Спать хочу.

Он сел, явно с трудом приходя в себя. Похоже, мать хотела так и бросить его здесь, а Софи увезти подальше. Вот что за идиотизм? И Софи стало не по себе: значит, та отлично знает, как усыпить бога. А она-то наивно думала, что такие штуки на них тоже не действуют.

– Софи, дорогая, оставь своего друга. Нам пора.

Мать стояла в дверях и мило улыбалась. В руках она держала сумку Софи.

– Я никуда с тобой не поеду! – твердо заявила Софи. – Ты усыпила нас! Это переходит все границы.

– Ты сама не знаешь, о чем говоришь. Софи, поехали. Амон, будь благоразумен.

Мать сделала несколько шагов в комнату, как будто хотела взять дочь за руку и силой выволочь на улицу. И Софи внезапно с ужасом поняла, что та вполне способна на это. Вцепившись в плечо севшего Амона, Софи думала, что он еще явно не проснулся до конца, но, к ее удивлению, Амон тряхнул головой.

И в полумраке гостиной разом вспыхнули все лампы: старенькая люстра под потолком, торшер, настольная. Да так ярко, что тени будто отпрянули в стороны. Мать остановилась и удивленно подняла бровь:

– Научился паре фокусов? Не думаю, что управлять электрическим светом ты можешь так же хорошо, как солнечным.

Но она не двигалась с места, и внезапно Софи поняла, что мать просто не может. Это отразилось в удивлении на ее лице, в выпавшей из рук сумке. Свет будто облеплял ее, как паутина, не давал двигаться. Воздух наполнился потрескивающим электричеством, статикой, запутывающейся в распущенных волосах Софи.

– Дай нам уйти, – тихо сказал Амон.

И это был голос древнего божества. В нем отражались восходы и закаты, видевшие, как возводились пирамиды в честь истлевших владык, тепло нагретого солнцем песка и запах горьковатой полыни.