Руки прочь

Полна была, по-моему, законченная разгильдяйка. Она без устали грезила, как говорила моя бабушка, о небесных кренделях – то есть, о том, чего в реальной жизни быть не может. Центральную позицию в ее мечтах занимали шейхи с олигархами, проносящиеся с ветерком по Кутузовскому проспекту и Рублевскому шоссе. Один из них непременно должен был достаться ей. Моя профессия в ее представлении была тоже по-своему подернута дымкой романтики. Такое случается с людьми, в глаза не видевшими живого журналиста.

– Вот что надо, чтобы стать журналистом? – на полном серьезе спрашивала она у меня.

Объяснить ей это в нескольких словах было трудно.

– Понимаешь, Полина, – аккуратно отвечал я, – много чего. Я в университете учился, в студенческую газету заметки писал, в армии служил. Женился, разводился. Опыт, короче, нужен.

– А в армии страшно? – продолжала выпытывать она.

– Не особо. Там смешно даже иногда.

– Хочу быть журналисткой на телевидении, работать в «горячих точках», – призналась Полина. – Я видела, как бомбы рвутся, а они в касках и всё равно говорят, говорят.

Я не стал объяснять ей, что от бомбы каска вряд ли спасет.

– У тебя за сочинения какие оценки? – сменил я тему.

– Так себе, – не стала врать она.

– Плохо. Ты подтяни грамотность и книжек больше читай. Прежде чем говорить, надо иметь, что сказать.

Любимым своим произведением она назвала «Мастера и Маргариту», из чего я сделал вывод, что девочка, может быть, пока не совсем безнадежна… У Полины, кстати, была и младшая сестра Соня, лет пяти. Этот чрезвычайно живой ребенок приблизительно шесть месяцев в году радовал своей активностью дедушку и бабушку в Подольске. Затем наступала очередь Алёны. Детский сад Соня посещала нерегулярно – то из-за простуды, то просто потому, что ее маме лень было вставать по будильнику. В такие дни (жильцы сто шестнадцатой квартиры назвали их критическими) деятельная малышка перемещалась из комнаты в комнату, предлагая всем поиграть или порисовать с ней. Отказы она встречала пронзительным визгом и катанием по полу. Спать ангельское дитя укладывалось во втором часу ночи.

Соню мне было жалко. Взрослых, включая по большому счету и Алёну, ее потребности мало трогали. Невзирая на то, что в аренду давно была сдана вся, до последнего квадратного сантиметра, жилая площадь и даже часть нежилой, денег не хватало. Алёна повторяла эту мантру день за днем. Чтобы пополнить бюджет, она устроилась на полставки в фитнес-центр «Марабу». Выдавала клиентам ключи от шкафчиков, бахилы и полотенца, следила за тем, чтобы в кулере была свежая вода. Коллектив ей попался сложный, склочный.

– Русских нет, одни чебуреки, – пожаловалась она мне. – Своих за собой тащат. А у меня поясница больная, не могу тяжести поднимать.

С какими именно тяжестями Алёне приходилось иметь дело в «Марабу», и при чем тут национальная политика, я так и не понял. Само собой, при таком раскладе квартировала она вместе с Соней на кухне. Больше было негде. Туда же вселялся ее сожитель Валера, наездами посещавший сто шестнадцатую. Плечистый и шумный, не дурак выпить, но знавший свою меру, он срывался на шабашки то в Орёл, то в Курск, то еще дальше. За свое личное будущее был спокоен.

– Где стройка, там я, – уверенно заявлял Валера.

Денег ему хватало и на собственные текущие расходы, и на алименты бывшей жене. Что-то перепадало и Алёне. Перспективы их дальнейшего житья-бытья оставались, по-моему, туманными. Ко мне Алёна и Валера относились с известной долей уважения. Название моего СМИ они не могли запомнить, как ни старались, но интуитивно понимали, что связывать слова в тексты способен не каждый.

К прелестной квартире имело касательство еще одно живое существо. Идя по общему коридору в самый первый вечер, я действительно не обманулся: на полу, под листами картона лежал человек. Жил он когда-то этажом выше, а имя-отчество его было Митрофан Фомич. Он пал жертвой семейных разборок на поприще приватизации. Каким-то образом, призвав на помощь ушлых юристов, дорогие родственники смогли отобрать у него права собственника, а потом и выкинули свою жертву на улицу.

Митрофан Фомич был стар и не имел возможности платить юристам. Питался он то святым духом, то гуманитарной помощью отдельных соседей. Подкармливала его и Алёна, от которой я узнал эту историю.

– Человек всё-таки, – таким словами она завершила свое повествование.