Рукой подать

и прохладны камни,

там – под проснувшимися руками –

затянет песню гончарный круг.

Благословляя на дольний путь –

к исходу лета – за птичьим клином,

в неискушённую влажность глины

вольётся тихое чьё-то: «Будь…».

О, это бремя, носить в крови

глоток божественного дыханья,

неизлечимо болеть стихами,

несвоевременно гнёзда вить

и безнадежно искать тепла,

отогреваясь средь палых листьев,

вдали от кем-то избитых истин,

не пресмыкаясь…

Не вброд, а вплавь

спешить на запах травы иссоп,

что смешан с запахом влажной глины,

к исходу лета – за птичьим клином –

чтоб обратиться в морской песок.

Пробуждение

Поймёшь однажды,

что он – другой,

твой мир,

и чуждый и незнакомый...

По тёмным улицам, как изгой,

пойдёшь, пугаясь пустот оконных.

Всё в этом городе, как всегда:

и каждый встречный и камень каждый,

но ты проснулся,

а явь-вода,

не утоляет ни боль – ни жажду.

Воспоминаний полна река,

а ты, по-прежнему – пленник тела,

плывёшь и помнишь, что ни глотка

из вод манящих не можешь сделать.

Что ж остаётся?

Стихи писать,

тепла остатки бросать на ветер,

и стать последним из бодхисаттв*

не усомнившись, что мир твой – светел.

Но только…

вынесешь ли, скажи,

свой путь без отпусков и вакаций?

Ведь, чтобы не было больно жить,

порою лучше не просыпаться.

__________

* из бодхисаттв: здесь – Существо с пробуждённым сознанием.

* * * ("Чем дальше города...")

Чем дальше города –

тем звёзды ближе;

там росы

холода на травы нижут,

жива да холодна

в реке водица,

и в зазеркалье дна

луна глядится.

Спешит минувший день

луне навстречу,

но видится в воде

далёкий вечер:

распахнуто окно

и пахнет хлебом

в том доме, где давно

ты был и… не был.

Печалью вечера

на сердце носим,

и тянет во вчера,

и ближе осень,

и кажется – пора,

ведь всё сказал ты,

и кажется вчера

теплей, чем завтра.

У каменной плиты –

на перепутье –

почувствуешь и ты,

как рвутся путы,

прильнёшь к стволам берёз

рассветом летним

и светом первых звёзд,

и звёзд последних.

Видать и мне отпущено сполна

Видать и мне

отпущено сполна

испить из чаши бдений у окна –

из темноты пугающе-манящей,

и приручая эту темноту,

уверовать, что мудрость обрету,

узнав, что только ищущий обрящет.

Видать и мне отпущено стареть,

Париж увидеть и…не умереть

от разочарованья и досады,

и видеться среди живых живой,

и запасаться лунною травой,

спускаясь в полнолуние с мансарды,

чтоб пережить и боль, и смерть друзей,

и поголовье выскочек-ферзей

с повадками подобострастных пешек…

Молить о снисхожденье небеса

и получать,

а стало быть – писать,

не опасаясь гаденьких усмешек.

Всё просто –

мне отпущены сполна

и неба синь, и моря глубина,

и первоснежья миг,

и – первоцветья,

чтоб в каждом дне минувшем видеть свет,

и на любой вопрос найти ответ,

а на последний так и не ответить.

Явь в летнюю ночь

Отсчитываю летние деньки

от воскресенья и до воскресенья

и вспоминаю о дождях осенних,

что так недосягаемо… близки.

И тают крики перелётных птиц,

и воды рек неспешно засыпают

и сонные деревья осыпают

обрывки кем-то прожитых страниц.

Смещение пространств…

Смешенье лиц.

Вдруг, умерли слова во мне.

Грущу,

страницы пожелтевшие листая;

есть среди них одна – полупустая,

и я её ищу, ищу, ищу.

Пускай

и мне никто не обещал,

что до конца испишется страница,

я не могу с внезапностью смириться,

как со стихом, рождённым… с о о б щ а.

Осознаю, что трачу время зря,

посмеиваясь над собой и зная,

что в мир иной, где жизнь течёт иная,

день новый, новым словом начиная,

я выйду белым утром октября;

И лёгкий шаг мой, словно мастихин,

оставит след, посеребрённый льдами,

у дома, где снегами опадали

в мои ладони первые стихи.

Их не было нужды запоминать,

всего-то нужно было только вспомнить…

Но таял снег,

и было нелегко мне

остатки талых слов в руке сминать.

Снег таял,

начинался новый день,

и к новой жизни возрождался кто-то,

и отступала сумрачная тень,

и новый снег лежал за поворотом;

В том доме говорили: Покрова,

и пряный дух тянулся с сеновала…

и оживали мёртвые слова,

и я – как будто – с ними оживала.

Раковины каури. Иллюзорное

несколько раковин каури

спящих в моей руке

помнят о временах

давно канувших в Лету

я разжимаю ладонь

и вижу как на песке

проявляются имена

и тут же уносятся ветром

сто властелинов мира

играющих словом вечность

один из них обнажает меч

 но…

несколько раковин каури

цена жизни раба

и статуса господина

их уравняет смерть

спящих

в сандаловых гробах

с теми кто в общей яме

все перед ней едины

несколько раковин каури

тихо в руке лежат

чей-то застывший крик

или чья-то усмешка

как это всё-таки страшно

время в руке держать

не думать не говорить

знать что всё будет смешано

лишь мириады песка

поющие под сирокко

вспомнят

как чья-то рука

раковины до срока

выронила

раковина каури

спит в ладони пустой

ветер тростник ломает

в ауре цвета индиго

вспыхивает золотой

лжёт Покрывало Майи

Даже, если всё расставит…

Даже, если всё расставит

время по местам,

даже, если ближе станет

тот, кто дальше стал,

годы вытянутся в мили

и сведут «на нет»

череду имён, фамилий,

званий и побед.

Неразменною монетой

притаится вздох,

да печали перманентный,

«сахарный» ледок.

Близко будешь –

далеко ли –

жажду аз воздам

утолит и упокоит

тёмная вода.