Рукопись Бэрсара

А он доволен. Я чувствую: он чем‑то доволен, и мы опять куда‑то идём. По Верхней улице, мимо Дома Рансалы, мимо развалин, развалин…

– Это дом твоего деда, – говорит он вдруг. – Не осуждай старика, это было ему не по силам.

Мимо портика Верхнего Храма, а вон переулок, где вчера – неужели только вчера? – он выручал Даггара, дальше, дальше, здесь уже есть жилые дома, где слышны голоса и пахнет едой…

Здесь ещё есть живые…

– Зачем? – говорю я с тоской. – Что вам от нас надо? Почему вы не оставите нас в покое?

– Потому что мы были не лучшими из людей, – отвечает он неожиданно мягко. Наше бессмертие – наказание, а не награда. Что нам до вас – однажды живущих? Если нам достаётся эта короткая, хрупкая жизнь, мы стараемся взять от неё всё, что только возможно. Вам повезло, – говорит он с усмешкой, – мы очень не любим друг друга. Он начал первый? Ладно!

– Ну и что? Все равно мы скоро умрём!

– Мальчишка! – говорит он. – Щенок! Разве ты знаешь, что я могу? Разве я сам это знаю? Я все забыл о себе, – говорит он, – но чем дальше я есть, тем больше я вспоминаю, и с каждым часом я становлюсь сильней. Может быть, я смогу…

– Погасить огонь?

– А почему бы и нет? Если ты будешь жив… Торкас, – говорит он, – мне нужна твоя помощь. Спрашивать будешь ты – эти сразу меня учуют.

– Кто?

– Бабы из Храма Ночи.

– Нет! – говорю я, пытаясь остановить непослушно‑стремительные ноги. Служительницы Матери не могут быть виноваты!

Все равно что сдвинуть гору ладонью. Он смеётся – там, в глубине, – и смех его безрадостен и насмешлив.

– Мальчик, – говорит он, – город разрушен. Не дома, а обычаи и порядок жизни. Людям приходится жить без правил и без обрядов. И только два островка среди разрушения, два нетронутых храма. Храм Матери и Храм Предвечного. А почему обязательно Он ? – говорит он и снова смеётся. – Почему не Она , а, Торкас?

Потому что я не хочу.

– Все следы ведут в Нижний Храм. Я не верю такому следу. Или враг мой – дурак, или это ловушка. Мы сначала понюхаем здесь.

– А если ловушка здесь?

– Я не знаю ловушки, которая может меня удержать.

Я не хочу, но существуют Долг и Судьба. Он – мой долг и моя судьба, я должен ему служить, чтобы он совершил то, что ему не хочется делать.

– Ты добьёшься встречи с Верховной жрицей. Не беспокойся, она тебя примет. Ты скажешь ей правду, но не всю. Кто твой отец и кто твоя мать, и почему ты пришёл в Ланнеран.

– Почему?

– Кто‑то хочет тебя убить. Дважды ты уцелел только чудом.

– Дважды?

– Дважды, – говорит он серьёзно. – Помнишь, во время схватки с ночными ворота закрылись и ты остался один?

– Это вышло случайно!

– Нет, – отвечает он. – Хорошо, что ты продержался, пока Тайд не прорвался к тебе.

Мы долго шли вдоль высокой стены, пока не увидели дверь. Простая узкая дверь с полукруглым окошком сверху. Стучусь – и в окошке блеснул чей‑то глаз.

– Впустите меня. Я пришёл к Великой за помощью и советом.

Впустили. Рослый воин в белой одежде. Он разглядывает меня, словно хочет увидеть сквозь повязку лицо.

– Сюда не входят с оружием и закрытым лицом.

– Возьми оружие, но лицо я открою только старшей из жриц.

Сам я говорю, или это он говорит моими устами?

Воин молча смотрел, как я расстёгиваю пояс с мечами и снимаю через голову ремешок с погребальным ножом, а когда я откинул плащ и показал, что на мне больше нет оружия, он повернулся и повёл меня вглубь. Мы прошли по длинному коридору, и он приоткрыл тяжёлую дверь.

– Жди, – сказал он. – К тебе придут.

В келье было темно, только крошечный уголёк еле теплился у подножья Великой. Я не видел её лица, только складки её покрывала чуть мерцали в душной и ласковой тьме. И когда вошли две женщины, я не увидел их лиц, только чуть белели их строгие покрывала.

– Кто ты? – спросила одна. – Чего ты ждёшь от Великой?

И опять мой рот сказал не мои слова:

– Я открою это только Верховной жрице.

– Ты многого хочешь, человек с закрытым лицом! Или ты спутал Дом Матери с базарной харчевней?

– Погляди на огонь, – велел мне Другой, и когда я взглянул на крохотный огонёк, он вдруг выметнул вверх столб багрового света, развернулся в невиданный красный цветок, покачался мгновение на гибком стебле – и опал, погрузив нас почти во тьму.

Вскрикнула та, что прежде молчала, и вторая спросила со страхом:

– Кто ты – человек или бог? Назови своё имя или уйди!

– Я скажу своё имя, но не тебе. Я пришёл к Великой за помощью и советом. Доложи обо мне, – сказал я (или он?). – Пусть Старшая из Дочерей решает сама.

Я долго ждал – один, потому что Другой затих, я совсем не слышал его. И когда за мной пришли, я немного боялся, потому что Дом Матери полон великих тайн, и, говорят, она немилостива к мужчинам.

Но Владычица Ночи не стала меня пугать, просто меня провели в высокий покой без окон, где от светильников было светло, как днём, и величавая женщина в белых одеждах отослала служительницу и велела мне подойти.

И тогда я снял повязку с лица.

Она долго вглядывалась в меня, и голос её дрогнул, когда она спросила:

– Кто твоя мать?

– Аэна, дочь Лодаса.

И вдруг она засмеялась счастливым девичьим смехом.