— Что мне сказать? «Спасибо, мисс Макэндрю. Это была неплохая интерлюдия»? Но я этого не скажу. Мне и в голову не придет такое. Думаю, тебе тоже…
Она остановила свой взгляд на Питере. Из глаз ее вот-вот готовы были брызнуть слезы.
— Ты многого обо мне не знаешь.
Питер улыбнулся:
— Чего я не знаю? Ты что, дочь полка? Или батальонная проститутка? Ты, конечно, не девственница, но и не шлюха. Не тот характер, слишком независимый.
— А ты слишком спешишь с выводами.
— Ну и пусть. Впрочем, хорошо, что ты так думаешь. Как раз решительности мне долгое время не хватало. Пока я не встретил тебя.
— Ты не успел поправиться после тяжелой болезни, а тут я со своими хлопотами…
— Благодарю вас, мадам Фрейд. Но вы вскоре убедитесь, что я поправился и обрел решительность. Испытайте меня. Я понимаю, брак нынче не в моде, он все больше становится атрибутом буржуазии. — Питер подвинулся поближе к Элисон: — Но все, о чем я говорил раньше, остается в силе. Мне нужны обязательства. Я верю в брак и хочу прожить с тобой до конца дней своих.
Ее глаза наполнились слезами. Она покачала головой и взяла в руки его лицо:
— О, Питер, где ты был столько лет?
— В другой жизни.
— И я. Как это говорится в той глупой поэме? «Приди ко мне и будь моим любимым…»
— Это Марлоу. И не так уж глупо.
— Я приду к тебе, Питер, и буду твоей любимой. Так долго, пока это будет иметь смысл. Но замуж за тебя я не пойду.
Он отодвинулся от нее, снова встревожившись:
— Мне нужно больше.
— Больше я дать не могу, прости.
— Это неправда, я чувствую, что неправда. Ты нужна мне так же, как… — Он вдруг замолчал.
— Как кто? Как Кэти?
— Да, о ней я забыть не могу.
— А я и не требую, чтобы ты ее забывал. Может, наши отношения будут не менее возвышенными, но брак… невозможен.
— Почему?
Слезы потекли по щекам Элисон.
— Потому что брак означает… Мне нельзя иметь детей, Питер.
Ченселор понял, что Элисон намекала на что-то. Но на что?
— Ты забегаешь вперед. Я и не думал насчет… — И вдруг ему все стало ясно. — Ты имеешь в виду свою мать? Вернее, ее болезнь?
Элисон закрыла глаза, слезы текли по ее лицу ручьем.
— Дорогой мой, попытайся понять…
Питер заставил ее открыть глаза и взглянуть на него:
— Послушай меня. Кое-что я еще понимаю. Ты никогда не верила тому, что говорил тебе отец. Будто мать заболела потому, что чуть было не утонула. Почему ты ему не верила?
— И сейчас не верю… Это страшная, страшная история.
— Почему ты не веришь? Почему думаешь, что отец лгал тебе?
— Я слишком хорошо знала его, каждый звук его голоса, каждый жест. Он рассказывал мне эту историю раз пятьдесят и всегда требовал, чтобы я внимательно слушала его, будто от этого зависело, буду ли я любить мать так же, как он любил ее когда-то. Но всегда в его рассказе чувствовалась какая-то фальшь, какой-то пробел. Наконец я поняла. Она была обыкновенной сумасшедшей, заболела естественным путем. Понимаешь, естественным! А он не хотел, чтобы я знала об этом. Теперь тебе ясно?
Он взял ее руку в свою:
— Но он мог и скрыть от тебя кое-что.
— Что?..
Зазвонил телефон. Питер взглянул на часы. Было половина четвертого утра. «Кому это, черт побери, вздумалось звонить в такое время? Неужели О’Брайену?» — подумал Ченселор и поднял трубку.
— Вы думаете, что таким способом остановили меня? Глубоко ошибаетесь… — Голос говорившего был скрипучим, дыхание тяжелым.
— Бромли?
— Вы — зверь, грязный подонок! — Теперь по голосу чувствовалось, что говорил пожилой человек.
— Бромли, это вы? Что я вам сделал? Мы ведь никогда не встречались с вами.
— В этом не было необходимости. Не обязательно лично знать человека, чтобы погубить его. Или ее, а лучше ее и ее детей.
Он почему-то употреблял те же слова, что и Филлис Максвелл. А может, Бромли и имел в виду Филлис? Он о ней говорил? Но этого быть не могло. Да и детей у Филлис не было.
— Клянусь вам, я не понимаю, о чем вы говорите. Кто-то обманул вас. Они и другим лгали…
— Им не надо было лгать. Они прочли мне это. Вы откопали стенограмму суда, между прочим, секретную стенограмму и заключение психиатра и использовали это в своих гнусных целях. Использовали наши имена, наши адреса, ее адрес…
— Все это ложь. Я не пользовался никакими стенограммами, никакими заключениями психиатра. Ничего подобного нет в моей рукописи, и я не имею ни малейшего представления о том, что все это значит.
— Лживый подонок! — Злоба переполняла старика, и он подыскивал слова погрубее. — Вы считаете меня дураком? Думаете, они не представили мне доказательств? — Старик окончательно вышел из себя: — Мне дали номер телефона, и я позвонил по нему. Это была типография Бедфорда. Я разговаривал с хозяином. Он прочел мне то, что вы написали, то, что он набирал неделю назад.
Питер был поражен. Действительно, его издатель пользовался типографией Бедфорда.
— Это неправда. У Бедфорда нет моей рукописи. Она еще не закончена.
На какое-то мгновение воцарилось молчание, и Ченселор начал было надеяться, что, может, ему удастся переубедить старика, но в следующую минуту понял, что это не так.
— Зачем вы лжете? Дата издания — апрель. Вы всегда публикуетесь в апреле.
— Но не в этом году…