Рукопись Ченселора

— А его что связывает с китайскими националистами на Тайване?

— Он синофил. Увлекается историей Древнего Востока. У него одна из лучших в мире коллекций произведений китайского искусства, которые нередко экспонируются в музеях.

— Коллекция произведений искусства? Какое же это имеет отношение к тому, что мы ищем?

— Не знаю, но мы ищем связи с Китаем или китайцами, а это явная связь.

Ченселор нахмурился. «Пожалуй, с точки зрения логики Уэллс более вероятный кандидат, чем Дрейфус, — подумал он. — Человек, увлекающийся культурой другого народа, скорее поддастся влиянию, чем финансист, имеющий дело с деньгами. Может ли так быть, что за прагматизмом Фредерика Уэллса скрывается помешанный на Востоке, враждебный Западу мистик? Или это нелепо? Впрочем, всякое может случиться. Любую мелочь необходимо принять во внимание…»

— Вы сказали, что две другие версии маловероятны. Что вы имели в виду?

— Никто из них не может быть заподозрен в явных прокитайских симпатиях. Однако Сазерленд, он же Венис, вынес приговор не в пользу правительства по иску трех журналистов из Нью-Йорка, которым Госдепартамент отказал в выдаче паспортов для поездки в Китай. Он заявил, что поскольку Пекин не возражал против их въезда, то отказ Госдепартамента не что иное, как нарушение первой поправки к конституции.

— Звучит логично.

— Да, и все было логично. Госдепартамент не обжаловал решение суда.

— А что вы скажете о Монтелане?

— Парис в течение долгого времени активно выступал против китайских националистов. Еще много лет назад он называл Чан Кайши продажным военным диктатором и открыто ратовал за прием красного Китая в члены ООН.

— Многие выступали в поддержку Китая.

— Вот почему я считаю эти версии маловероятными.

— Венис и Парис предприняли действия, которые, быть может, и не прибавили им популярности, но не были необычными.

— Если только у них не было на то других причин.

— Если только… Предлагаю действовать методом исключения. Полагаю, нам надо сосредоточить внимание на Дрейфусе и Уэллсе.

— Можем начать с них, но я намерен войти в контакт со всей четверкой. Встретиться лицом к лицу с каждым из них. — Питер допил виски.

О’Брайен прислонился к спинке стула.

— Повторите, пожалуйста, что вы сейчас сказали.

Питер встал и поставил стакан на буфетную стойку — по одному они уже выпили. После некоторого колебания он налил себе еще виски.

— Сколько у вас людей, на которых мы могли бы рассчитывать? Ну тех, что были в мотеле в Куонтико и потом сопровождали нас.

— Я просил вас повторить, что вы только что сказали.

— Не мешайте мне, — сказал Питер. — Лучше помогайте, а не ставьте палки в колеса. Я — связующее звено между всей четверкой. Каждый из них знает, что меня использовали в качестве марионетки. Один из них знает или будет знать, что я подозреваю его.

— Ну а потом?

Ченселор налил виски О’Брайену.

— Он попытается убить меня.

— Мне это тоже почему-то пришло в голову. И вы думаете, что я соглашусь взять на себя всю ответственность? Ни в коем случае.

— Вам не удастся остановить меня. Лучше помогите.

— Черта с два! Я сумею остановить вас. Я могу официально оформить с десяток обвинений против вас и запрятать в кутузку.

— А что потом? Вы же не сможете встретиться с ними.

— Почему бы и нет?

Ченселор подошел к столу и сел:

— Да потому, что вы — жертва шантажа. Вы что, забыли о Хан-Чоу?

О’Брайен не шелохнулся, он смотрел прямо в глаза Питеру:

— Что вы знаете о Хан-Чоу?

— Ничего, Куин, да и не хочу знать. Могу только догадываться. В тот первый вечер, когда мы встретились, я упомянул о Лонгворте, рассказал вам о том, что случилось с Филлис Максвелл, обронил слово «Часон», и в ваших глазах появился такой страх… Вы произнесли это название так, будто оно убивало вас. И на меня вы смотрели точно так же, как смотрите сейчас, будто обвиняли в грехах, о которых я не имел ни малейшего представления. Вряд ли вы поверите мне, но я придумал вас еще до нашей встречи.

— Что вы там городите? — с напряжением в голосе спросил О’Брайен.

Питер со смущенным видом отпил глоток виски. Он отвел взгляд от Куина и уставился в свой стакан.

— Вы действовали на меня очищающе. Вы — один из моих героев, который признавал свои слабости и умел бороться с ними.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— В каждой истории о пороке должен быть положительный герой, выступающий на стороне правых. Я считаю, разница между сносным романом и комиксом состоит как раз в том, что в романе герой не сразу становится героем, а только после того, как ему удастся преодолеть свой собственный страх. Чувствую, что трагедия — не мое призвание, поэтому ваш страх не будет представлен в виде трагического порока, а только как слабость. Хан-Чоу и есть ваша слабость, не так ли? Это и отражено в досье Гувера.

Куин непроизвольно проглотил слюну, продолжая в упор рассматривать Ченселора:

— Вы хотите, чтобы я рассказал вам обо всем?

— Нет, не хочу, но мне надо знать, почему вас шантажировали. А вас действительно шантажировали еще до нашей встречи.

О’Брайен говорил короткими фразами, как будто опасался собственных слов: