Рукопись из Тибета

Те, кто не мог найти работу, платил за то, что был безработным, а если отправлялся на поиски ее, платил налог за проезд. Если же у людей не было, чем платить, монастыри ссужали им деньги под высочайшие проценты или обращали в рабов, которых становилось все больше. Теократические религиозные учения в стране опирались на классовый порядок. Бедным и угнетаемым внушалось, что те сами навлекли на себя свои несчастья, так как грешили в предыдущих жизнях. Поэтому они обязаны были смириться со своим горьким жребием и принять его как кармическое возмездие, тщась надеждой на улучшение своей судьбы в будущих инкарнациях.

Помимо прочего, со слов Сунлиня, тибетские ламы отличались изощренным зверством. Они очень любили обереги из отрубленных человеческих рук, кистей и ступней, навешивая те на свои одежды, практиковали средневековые пытки и казни. Преступникам, а нередко и невинным, ломали конечности, выкалывали глаза, заливали глотки кипящим маслом. А при строительстве нового монастыря в его фундамент замуровывался молодой послушник, введенный в летаргический сон, для общения через него с потусторонними мирами.

Зажиточные и сильные рассматривали свою удачную судьбу в качестве награды за заслуги в прошлом и нынешнем существованиях. Для богатых лам с помещиками коммунистическая интервенция оказалась страшным несчастьем. Большая их часть иммигрировала заграницу, включая и самого Далай-ламу, а оставшимся пришлось самим зарабатывать на жизнь. – Да, дела, – сказал после одного такого рассказа Кайман, вороша в догорающем костре угли. – Тут все намного серьезнее, чем в Бутане.

На исходе седьмого дня, миновав селения зе и Дагожука, мы наконец вышли к своей конечной цели.

Лхаса раскинулась в обширной зеленой долине, окаймленной высокими горами, с синеющей в ней извилистой лентой реки Кьи Чу, притоком Брахмапутры. Тут и там на склонах темнели древние монастыри с храмами, ниже улицы и кварталы, меж которыми змеились рыжие дороги.

– Эпическая картина, впечатляет, – обозрев ландшафт, констатировал Кайман.

– Не то слово, – ответил я, трогая пятками коня.

Пони всхрапнул, и мы стали спускаться в долину.

Глава 8 В Обители богов

В город въехали на закате солнца через западные ворота. Ведомый проводником караван проследовал по узким улицам, застроенным домами из камня и сырца, миновал все еще людный базар, после чего впереди возник белый культовый ансамбль с бордовой окантовкой.

– Это самый древний в Тибете храм Джоканг, – обернулся к нам Сунлинь. – Выстроен императором Сонцен Гампо в седьмом веке. Здесь отдыхает Золотой Будда.

– В таком случае навестим столь святое место, – натянул я повод. – А заодно возблагодарим Великого Учителя за благополучное путешествие.

– Воистину так, – изрек лама Кайман, после чего все спешились.

Оставив животных под присмотром погонщика, флегматично жующего насвай, мы направились к входу.

Хранившие святую реликвию четырехэтажное здание восхищало своим неповторимым стилем, покрытой узорчатой бронзовой плиткой крышей, увенчанной двумя золотыми ланями и колесом дхармы. Внутри его была прохлада, легкий полумрак и дурманящий запах курящихся в медных жаровнях восточных благовоний.

Изобразив на лицах смирение, мы прошли в главный зал, где на алтаре возвышалось золотая статуя Будды, бесстрастно взирающего в пространство. Немногочисленные молящиеся, уйдя в себя, мысленно с ним общались, рассказывая о своих чаяниях и желаниях. Здесь же находились несколько служителей, тенями возникавших ниоткуда и так же бесплотно исчезавших. Купив у них благовонные палочки и воскурив их от уже зажженных, мы несколько минут безмолвно созерцали окружающее, потом опустили на поднос для подношений по несколько юаней и двинулись по ритуальному пути, именуемому «кора». При этом повертели молитвенные колеса, загадав желания.

– Теперь, уважаемые кущо-ла, я сопровожу вас в гостиницу, – обратился к нам Сунлинь, когда надев обувь, мы вышли в гаснувший свет дня. – Там сможем отдохнуть и подкрепиться.

Гостиницей, если ее можно так назвать, был находящийся на соседней улице прошлого века караван-сарай, где мы и разместились. Лошадей с яком, сняв поклажу, определили в каменную, с низким навесом загородку, а нас в две жилых смежных комнаты.

– Восточный колорит, – оглядев убранство нашей, состоящее из войлочного ковра на глиняном полу, устроенной по периметру лежанки с очагом в центре и медным светильником под потолком, заявил Кайман и дружески потрепал по плечу упитанного, с длинными вислыми усами хозяина.

– Ши-ши[33], – напевно произнес тот, считая переданные ему юани.

– Ну, а теперь, уважаемый, мы бы хотели смыть пыль дорог и поесть, – обратился я к владельцу «гостиницы». – А заодно накормите наших людей, да получше.

– Буюн се, – последовал ответ, и тибетец сделал приглашающий жест к выходу.