Оба – фон Халбан и Коварский – влились в лабораторию Кембриджского университета, в которой к тому времени над близкой тематикой уже работал наш хороший друг Эгон Бретчер и другие менее известные мне физики. Руди объяснил, что сначала он сомневался в полезности этой группы, поскольку медленные нейтроны хороши для цепного процесса в реакторе, но не в бомбе. Однако Бретчер убедил Руди, что с помощью цепной реакции на медленных нейтронах можно производить плутоний, который еще лучше, чем уран-235, подходит для бомбы. Этот вопрос обсуждался на заседании MAUD. В верхах решили, что работы в Кембридже должны быть продолжены. Руди поручили роль консультанта.
О фон Халбанах, точнее, о его жене Эльс, с которой мы близко подружились в Лос-Аламосе, я еще напишу. Правда, в Лос-Аламосе она уже не была его женой.
А сейчас вернусь к тому дню, когда рано утром Руди отправился в Кавендишскую лабораторию, чтобы обсудить с Гансом неотложные вопросы. Пока они занимались там своими делами, я обзвонила гаражи в Кембридже, и в одном из них мне сказали: «Да, у нас есть шаровая опора, но только одна и только для левого колеса». Это было именно то, что нам нужно. Руди был счастлив. В приподнятом настроении мы привезли ее на поезде в Ковентри и отправились в гараж, где обездвиженным ждал нас наш автомобиль. Владелец гаража был просто потрясен. «Где, где вы нашли это? Я немедленно туда поеду и куплю еще несколько штук». Нам пришлось его разочаровать.
В исследования, которыми руководила комиссия MAUD, привлекались все новые ученые. Ближе других Руди был связан с Францем Симоном и его сотрудниками в Оксфорде. Строго говоря, Симон был не чистым физиком, а химфизиком, и задача, поставленная перед ним, – это разделение изотопов урана, ключевой момент всего проекта. После нескольких экспериментов Симон выбрал диффузионный метод разделения как самый перспективный. Сейчас его не используют, но тогда ничего лучше не нашлось.
Симон вырос в Берлине и, как многие берлинцы, обладал тонким чувством юмора. Он был довольно упитанный, лысеющий, с приятным лицом и веселым нравом. Студенты обожали его и за его шутки, и за всегдашний здравый смысл. Я помнила его еще молодым, когда в незапамятные времена он с женой приезжал в Ленинград к Френкелю, а я еще училась в ЛГУ. Как давно это было…
Помимо научных интересов Руди сближало с Симоном их общее немецкое происхождение и общая ненависть к нацизму.
Симон привез с собой в Оксфорд своего ближайшего сотрудника Николаса Курти, чье имя на самом деле было Миклош. Он вырос в большой еврейской семье в Будапеште, учился в Париже и Берлине, откуда бежал вместе с Симоном после принятия расовых законов. Чуть позже к ним присоединился Генрих Кюн, тоже беженец из Германии, которого увлекла задача, поставленная перед Симоном.
Я как-то по привычке пишу Франц Симон. Так я впервые услышала его имя в Ленинграде. Англичане зовут его Франсис Саймон, и мне, пожалуй, следует делать то же самое. Итак, Саймон, Саймон, Саймон.
Поскольку группа разрасталась, Руди перестал справляться с самыми неотложными задачами. Пришлось задуматься о помощнике, наводить справки о молодых и еще не пристроенных физиках. На какое-то время его выручил – вы не поверите – Поль Дирак. Тот самый великий Дирак, который придумал уравнение Дирака и позитрон, вдруг заинтересовался разделением изотопов. Он придумал «потенциал разделения», с помощью которого можно рассчитать усилие, необходимое для получения некоторого количества данного изотопа из смеси двух. Но это лишь ненадолго отсрочило момент, когда без постоянного помощника Руди просто захлебнулся бы.
В госпитале после Рождества мне предложили сменить отделение. Работа в нем никак не была связана с войной. Я уволилась и опять поступила на учебные курсы, за шесть месяцев готовившие техников для военных производств. Сначала меня взяли в отдел технического контроля, но быстро назначили начальником небольшого сборочного цеха. Мое продвижение по карьерной лестнице на этом не закончилось. Летом 1942 года я стала инженером-планировщиком. Кажется, осенью 43-го директор завода предложил мне стать одним из его заместителей, но тут пришла пора перебираться в Америку. Это обстоятельство и положило конец моей технической карьере.