Рукопись, которой не было

Возвращаюсь в 1941-й. Итак, поиски ассистента. Руди порекомендовали молодого физика, немецкого беженца. Клаус Фукс – так его звали – вырос в семье пастора-пацифиста. За свое активное участие в молодежном коммунистическом движении он попал на заметку штурмовикам. Как только Гитлер стал рейхсканцлером, Фуксу пришлось бежать в Англию. Диссертацию он защитил в Бристоле, а потом занимался электронной теорией металлов – любимой темой Руди еще в цюрихские времена. Про Фукса было известно, что, попав в начале войны в лагерь для интернированных немцев, он резко протестовал против большого количества ярых нацистов, оказавшихся с ним в зоне. Англичане рассудили, что поскольку Фукс был беженцем из Германии, но не был евреем, то, значит, он был проштрафившимся нацистом, и посадили его к «своим», чтобы ему было комфортно.

10 мая 1941 года Руди сел за письменный стол и написал роковое письмо. Пока не буду объяснять, почему роковое.

Дорогой Фукс,

В последнее время я занят исследованиями для министерства авиастроения. Мне нужен помощник. Я был бы рад, если бы Вы согласились переехать в Бирмингем, чтобы работать со мной. Думаю, мне удастся получить разрешение для Вас, но я не могу подать заявление без Вашего согласия.

Я не могу сообщить Вам ни о характере, ни о цели этой работы. Могу только сказать, что она связана с теоретическими задачами, включающими сложные математические конструкции, и что эта работа весьма важная.

Если Вы согласитесь, Ваш контракт будет временным и подлежит продлению каждые шесть месяцев по мере надобности. Ответ можете прислать телеграммой.

Ваш Рудольф Пайерлс.

«Сплавы для труб»

Я плохо помню весну 41-го, наверное, потому, что последующие события ее затмили. 22 июня Германия напала на Советский Союз. В один из июльских дней за ужином Руди сказал: «Помнишь мое предсказание? Оно сбылось даже несколько раньше, чем я думал. Но я никак не предполагал, что продвижение немецких войск к Москве будет таким стремительным. Они уже заняли Смоленск. Расстояние, на которое они продвинулись от границы, заметно больше оставшегося до Москвы. А ведь Россия не Франция. Меня очень беспокоят успехи моих бывших коллег в Германии в работе над урановой бомбой. Очень».

Вопрос этот, очевидно, волновал не только Руди. Вскоре через сотрудника Руди получил записку из британской разведки: «Уважаемый профессор Пайерлс! Мы были бы признательны за любые предложения, которые помогли бы нам оценить успехи атомной программы в Германии».

Руди задумался.

На следующий день он пришел из университета радостный:

– Мне кажется, они нас не обогнали, а скорее наоборот!

– Откуда ты знаешь?

– Я пошел в библиотеку и спросил, получаем ли мы Physikalische Zeitschrift из Германии. Оказывается, он приходит к нам через Швецию. В этом журнале перед началом каждого учебного года публикуют данные о лекциях по физике во всех немецких университетах – какой профессор какой курс читает. Я знаю всех немецких физиков-ядерщиков, за исключением, может быть, самых молодых. Посмотрел, какие курсы у них в этом году. Почти все читают то же самое, что и в прошлом, на старых местах. Есть исключения, но немного. Исчезли из виду Гейзенберг, фон Вайцзеккер и еще несколько человек. Разве можно это сравнить с тем, что происходит у нас? Отсюда я делаю вывод, что масштабной программы по ядерной бомбе в Германии пока нет. А ведь у них Отто Ган! С другой стороны, видно, что какие-то работы ведутся. Конечно, доказать, что они от нас отстают, я не могу, но это кажется по меньшей мере вероятным.

Бирмингем,

15 сентября 1941 г.