Лаймон Бриггс, помешанный на соблюдении секретности, даже и не подумал разослать отчет заинтересованным американским физикам. Олифант немедленно связался с Энрико Ферми и Артуром Комптоном. Отчет произвел на них сильное впечатление: «Итак, вопрос о том, возможна ли атомная бомба, решен. Переходим к ее созданию». В последних числах ноября 1941-го в Лондоне состоялось первое заседание Комиссии по сплавам для труб. На нем присутствовал представитель американской стороны профессор Гарольд Юри, член того же Совещательного комитета по урану. Гарольд был химфизиком с мировым именем, в начале 1930-х он открыл тяжелый водород, за что и получил Нобелевскую премию в 1934-м. С тех пор его лаборатория в Колумбийском университете занималась извлечением тяжелой воды и разделением изотопов. Вместе с ним в Лондон приехал Джордж Пеграм. Пораженные тем, насколько серьезно британское правительство относится к атомному проекту, они отправили в Вашингтон телеграмму по дипломатическим каналам. Именно после этого американская сторона и предложила Британии прямое сотрудничество, которое, к сожалению, было отвергнуто Черчиллем.
В конце концов справедливость восторжествовала: Марка Олифанта и еще пару человек включили в «Сплавы».
Одним декабрьским вечером Руди сказал:
– Знаешь, Женя, после визита Гарольда Юри и Джорджа Пеграма в конце января нас отправляют с ответным визитом в Америку.
Сказать, что я обрадовалась, – ничего не сказать.
– Рудичка, дай мне слово, что ты обязательно заедешь в Торонто повидать Габи и Рони! Габи и Рони, ура! И будешь писать мне часто-часто.
Британская делегация состояла из четырех человек: Эйкерса, фон Халбана, Саймона и Руди. Было решено, что лететь всем вместе слишком опасно. Группу разделили на три части. Эйкерс и Саймон отправились в Лиссабон (Португалия была нейтральной страной), а оттуда гидросамолетом в Вашингтон. Фон Халбан отправился на пароходе, а Руди предложили лететь на бомбардировщике вместе с летчиками, которые перегоняли к нам американские самолеты для британских ВВС.
– Руди, а почему тебя не отправили через Лиссабон? Мне кажется, так было бы безопаснее.
– Лиссабон полон немецких шпионов, которые следят за транзитными пассажирами. То, что я много занимался ядерной физикой с самого начала, хорошо известно. Мое лицо примелькалось. Если меня заметят в самолете, вылетающем в США, это может вызвать ненужные подозрения. Впрочем, у меня не было выбора. Так решила секретная служба.
Этот маршрут – на бомбардировщике через океан – был довольно известным. Я расспросила Марка Олифанта, и он сказал, что у него все прошло гладко. «Правда, – добавил он, – внутри эти самолеты не обогреваются, и я слышал от знакомых, что кто-то однажды отморозил себе ноги». Это сообщение меня никак не обрадовало. «Руди, надо что-то сделать, чтобы ты, не дай бог, не отморозил себе ноги над Атлантикой».
Бомбардировщики вылетали с военной базы Прествик близ Глазго. Но это было большим секретом. Руди получил только записку, в которой говорилось: «Вам забронирован спальный вагон в ночном поезде до Глазго. На вокзале ожидайте дальнейших инструкций». Я проводила его на вокзал в Бирмингеме и стала ждать писем. Первое пришло неожиданно скоро и содержало всего несколько строчек. «Отвезли на машине в аэропорт, взвесили и переодели в теплое. Погода плохая, пережидаю в отеле. Неслыханный завтрак: яйцо и бекон». На следующий день: «Расспросил знающих людей. Однажды кто-то отморозил палец из-за тесных ботинок».
Потом в переписке был большой перерыв.
В феврале 1942-го пришло письмо от мамы. От мамы! Когда я открыла почтовый ящик и увидела серо-желтый конверт, покрытый почтовыми штемпелями, у меня екнуло сердце. В глубине души я и ждала этого, и боялась.
12 июля 1941 года Англия подписала с СССР соглашение, первое за много лет. Хотя формально оно было о военном союзе двух стран, текст был куцым. Стороны договорились не вести пропаганды друг против друга и разрешили судоходство в своих территориальных водах. Настоящая союзная коалиция оформилась только в декабре. Тогда-то у меня и появилась надежда, что в новых обстоятельствах родителям разрешат написать мне.
Письмо было кратким. Мама сообщала, что они в Мелекессе – все трое – живы-здоровы. «Я вспомнила юность и пошла работать медсестрой в местную больницу, Исай Бенедиктович немного подрабатывает в школе преподаванием немецкого, но все свободное время по-прежнему отдает переводам, которые складывает в стопку. Нина тоже работает». Еще что-то было написано о ленинградской библиотеке, но это предложение было жирно замазано военным цензором, так что удалось разобрать только два слова.
О господи, как они оказались в Мелекессе? И где это? Но они живы, уже счастье… Они живы. И я теперь знаю их адрес.