Рукопись, которой не было

Длинные зимние вечера я старалась заполнить работой, чтобы отвлечь себя от глухой тоски. По утрам просыпалась разбитой, с обрывками снов о родителях и Нине. Последний раз я видела их в 1934 году. Тогда я привезла показать годовалую Габи бабушке и дедушке. Мы все были такие счастливые. Казалось, ничто не предвещало грядущей беды. Или я просто не видела ничего вокруг?

Другая Нина – Нина Пайерлс, жена Альфреда, брата Руди, – с дочерью Верой временно поселилась у нас. Я забыла, как эта степень родства называется по-русски, если она вообще как-то называется. У нее была странная привычка поджаривать тосты на завтрак над огнем газовой горелки, называя этот процесс «копчением». На предостережения типа «уже дым идет» она не реагировала, и только когда я или Вера начинали кричать: «Горит, горит», – она вынимала тост, минуту-две любовалась результатом, а потом съедала его вместе с обугленной корочкой.

Как это ни странно, они постепенно вытащили меня из тяжелейшей тоски. Нина рассказывала о своей молодости в России, о том, как погибли ее родители. Изображала сцены из своей лагерной жизни. До середины октября 1940-го она находилась в женском лагере для граждан враждебных государств. Судя по ее рассказам, жилось ей там неплохо и даже весело. Местные жители часто навещали их, а им разрешалось ходить к ним в гости. Вере скоро должно было исполниться шестнадцать. Проблемы подросткового возраста не обошли ее стороной, в школе у нее подруг не было, и поздними вечерами, когда мы оставались на кухне вдвоем, она изливала мне свою душу. Ежедневная рутина вернула меня в нормальное состояние.

Февраль 1942 г.

Любимая моя соломенная вдова!

Я в Чикаго. Встретился с Артуром Комптоном, руководителем атомной группы в Чикаго. Вообще Комптон – большая шишка в масштабах всего Проекта. Комптон расспросил меня, на чем мы сейчас сосредоточены в Англии. Судя по его вопросам, он все понимает. «А что вы думаете о нашей работе?» – это уже ко мне.

– Должен признать, что вы далеко продвинулись в медленных нейтронах, но по быстрым нейтронам, необходимым для бомбы, работа у вас, по сути дела, еще и не началась.

– Профессор Пайерлс, пожалуйста, никогда не упоминайте ни быстрые, ни медленные нейтроны, прошу вас. У нас есть секретные кодовые названия: медленный разрыв и быстрый разрыв. Согласен, что с последним мы задержались, и лишь ваш отчет напомнил нам о главной задаче в эти тяжелые времена. Координатор по быстрому разрыву у нас профессор Грегори Брейт. Кстати, что вы о нем думаете?

– Вы хотите вежливого ответа или честного?

– А вы как думаете?

– Хорошо, но это между нами. Брейт – несомненно, хороший физик, но, извините, невротик. Фанатик секретности. Все документы запирает в сейф и никому не дает и даже не показывает. Не думаю, что это идет на пользу проекту.

– Да, мне уже об этом говорили. С ним надо что-то делать. Если ничего не менять, ситуация не сдвинется с мертвой точки.

Женечка, милая, в конце недели я еду в Торонто!

Март 1942 г.: