Теперь я приближаюсь к той эпохе моей жизни, в которой я придал моим понятиям новое направление и обратил их все к одной цели. Вы можете подметить в жизни всякого ученого мгновения, в которые, сильно пораженный истинностью какого-либо принципа, он определяет его следствия и применения и развивает их в упорядоченную систему. Тогда, удваивая усилия и отважный вдвойне, он возвращается к исходной точке своих исследований, дополняя и компенсируя приблизительность и неточность своих начальных понятий. Он по отдельности размышляет о каждом пункте, всесторонне рассматривает его; наконец, сводит их воедино и упорядочивает. Если даже ему не удается построить систему или также убедиться в истинности открытого им принципа, то, во всяком случае, он становится умнее, чем до того, когда приступал к труду своему, и приобретает сведения, о существовании которых дотоле вовсе и не помышлял. И для меня пришла пора построения системы; обстоятельство же, которое подало мне первую мысль, было следующим.
Однажды вечером, когда после ужина я завершал решение чрезвычайно запутанной задачи из области дифференциального исчисления, я увидел входящую в комнату тетку Антонию, на коей, кроме рубашки, ничего не было.
— Племянник, — сказала она мне, — свет в твоей комнате не дает мне заснуть, а так как математика — наука необыкновенно увлекательная, то я жажду, чтобы ты меня ей научил.
Что поделаешь? Я согласился: взял таблички и изложил ей две аксиомы Евклида; я как раз собирался перейти к изложению третьей аксиомы, когда Антония внезапно вырвала у меня из рук таблички и закричала:
— Несносный педант, неужели математика до сих пор не подсказала тебе, откуда берутся дети?
Сначала слова эти показались мне нелепыми, но, поразмыслив глубже, я решил, что, должно быть, она хотела меня спросить об общей формуле, отвечающей всем способам размножения, встречающимся в природе, начиная с кедра и до лишайников и от кита до мельчайших живых существ, различимых только под микроскопом. Я припомнил между тем свои прежние наблюдения о различии степени понятий у животных, причину которой я усматривал в различии способов размножения, в различии условий развития зародыша и в различном воспитании. Это различие степени понятий, выражающееся рядами возрастающими либо умаляющимися, привело меня вновь в область математики. Одним словом, я напал на мысль найти универсальную формулу, которая для всего животного мира определяла бы функции одинакового рода и разного значения. Мое воображение разыгралось: я полагал, что смогу обозначить геометрическое место и предел каждого из наших понятий и каждой возникающей из этих понятий функции или, точнее говоря, приложить исчисление ко всей системе природы. Удручаемый нагромождением идей и замыслов, я ощутил потребность подышать свежим воздухом, вышел на крепостной вал и трижды обежал его, сам не зная, что творю.
Наконец я несколько поостыл, начинало уже светать, я хотел записать некоторые явившиеся у меня соображения и так, записывая, направился домой — или, скорее, у меня было впечатление, что я возвращаюсь домой. Однако на деле все произошло иначе: вместо того чтобы пойти направо от выступающего бастиона, я пошел налево и через выходную калитку устремился прямо в ров. Свет слегка брезжил, и я едва разбирал, что` пишу. Я торопился возвратиться домой и ускорил шаг, все время полагая, что иду в соответствующем направлении; в действительности же, однако, шел по эскарпу, служащему для выдвижения пушек в момент вылазки, и находился, одним словом, уже в предполье крепости.
Тем не менее я так и не заметил, что ошибаюсь: не обращая внимания на окружающие меня предметы, я бежал без передышки, царапая на бегу какие-то каракули на своих табличках, и все быстрее удалялся от города. Наконец, измученный, я присел и весь предался своим вычислениям.
Спустя некоторое время я поднял глаза и увидел, что нахожусь среди арабов; так как, однако, я немного знал их язык, довольно употребительный в Сеуте, я поведал им, кто я таков, и просил, чтобы меня проводили к моему отцу, который не преминет заплатить им за меня щедрый выкуп. Слово «выкуп» всегда ласкает слух арабов; окружавшие меня обратились с усмешкой к начальнику своему и, казалось, ожидали от него ответа, обещавшего им немалую добычу.
Шейх долго стоял погруженный в раздумье и степенно поглаживал свою бороду, а засим молвил: