Рукопись, найденная в Верхнем Заливе или Белая Лошадь

Нужна, оказывается, моя помощь. Обещаю. Назавтра встречаемся после смены, медленно идём вдоль стены-барьера, путь не короткий: ведь, всё-таки, бывшая тюрьма. … Жених Тимур, то есть Боря, отсидел срок за драку, зовёт к себе назад в деревню, на Украину. А она же, Броня, беременна… не от него. Не спрашиваю от кого – нетактично («От неизвестного солдата»), главное, не от Бори. «Я только попробовала, и вот…» – оправдывается Броня . «– ? В чём же моя помощь?» « Поменяться паспортами на это время.» А-а, аборт по моему паспорту. Очень мило. Забота о репутации. «Невеста честная». «Но мы же такие разные,» – смотрю на неё в изумлении: низколобая, рыжая, с красного носа-картошки свисает вечная сопля. «А можно переклеить фотокарточки на это время,» – бубнит. Всё продумала, знает. Моя непохожесть на неё её не расстраивает. …Переклеивать фотографии – процесс творческий. (Как я хочу рисовать!..) …Однако поход к гинекологу был неудачным: поздно, и слишком. Приглушенный рёв, перемешанный с хрюканьем, у стен бывшей тюрьмы для румынских военнопленных, а ныне – нашей с клопами. Новые хлопоты, связанные с поисками самодельного специалиста по выкидышам. Найдена такая специалистка: амбициозная толстушка, увешанная драгоценностями, посреди пуфиков, салфеточек, хрусталя, вычурной мебели, которой я даже не знаю ни названий, ни примененияю Хищница – как она пересчитывала наши замусоленные «денежны знаки»! Химический же раствор, пахнущий, по описанию Брони, дешёвым туалетным мылом «Земляничка», не сработал. …И помню, позже, ещё одну ночь: тазики с кровьюю Я под окнами барака: звать-не-звать «неотложку»?

В конечном счёте Броня, вернув в свой паспорт тупую и сопливую физиономию, исчезла воссоединиться с уголовником Тимуром, то есть Борей, даже не приложив ребёночка к груди, не интересуясь, как он (она) будет назван(a).

У Ганса Христиана Андерсена есть сказка-история «Мать и Смерть», где Мать (не исключено, приёмная) сидит у колыбели больного ребёнка. Проходит день, другой… Измученная усталостью и тревогой за больное дитя, прикрывает она глаза и нечаянно засыпает, ну всего на несколько минут, мгновений… Открывает глаза – колыбель пуста. Смерть, принявшая облик Старца, унесла дитя. …Печальная, седая, слепая (прекрасные чёрные волосы, живые глаза – всё отдала, заплатила за поиски) Мать стучит в ворота Смерти, и просит, и требует вернуть ей малютку… Потом ещё Смерть предлагает Матери опознать своего ребёнка в некоем Саду-Цветнике. И вот, цветов там много-много, а один из них – её, голубенький крокус, она опознала его по дыханию, по ритму сердцебиения. Да, ещё Смерть потом предложил(а) этой женщине-Матери заглянуть – были возвращены глаза – в некий колодец, Колодец Судеб.

Я увидела сад, занесённый снегом. Взяла на руки Снежинку-Снежанку и, не заглянув, забыв, минуя всякие колодцы, подалась в Москву, назад в Москву, в московские уборщицы.

ГЛАВА III. СНЕЖАНИНО ДЕТСТВО

“Нам яблоко судьба протянет с ветки,

Мы и его Разделим Пополам.”

(Геннадий Прашкевич. “Я знаю, что отныне так и будет”)

Знаете ли вы, что такое московская прописка? Нет, вы не знаете, что такое московская прописка, если не шарахались в сторону при виде идущего по улице мирного милиционера; если не были разбужены по ночам и проверены бандой старух под названием «Домком»: «A что это у Вас под одеялом? Простынь?( иногда – « простыня»)? Почему зелёная?»( розовая, голубая и т.д.); если ласковый гражданин с глазами газели не вынырнул как-то из-под вашей кровати (кусок жареной картошки застрял в горле): «Не беспокойтесь, ешьте, кушайте, мне только нужно было знать…» ( Вышел, воркует с соседкой-монстром); если красавецначальник отдела кадров не вертел в (де)белых руках вашу трудовую книжку-двухтомник, не вопрошал обратив к вам зелёные очи: «А чем это Вы занимались, вот тут вот – два месяца между работами?» («Уборщица –Дворник? Конструировала новую атомную бомбу. Шутка…») «И покажите-ка мне Ваш па-спорт… Постойте…» («Я и так стою.») «Нет, Вы нам не подходите.»

Вот замужняя (превосходство количественное); партийная (превосходство идеологическое, то есть качественное), коренная москвичка (+!) – соседка Люська («Крыса»), проходя мимо по коридору коммуналки, плещет вам, т.е. мне, в лицо горячей ( иногда холодной) мыльной водой, зачерпнув её кружкой из стиральной машины (или, если холодной – из унитаза, а из родника – никогда). …Ругает дверь вашей комнаты (вы внутри, боитесь) последними словами, угрожает выселить «её» (дверь!?) за сто километров, где прописка немосковская; о, а теперь бьёт, пинает её ногами, обутыми в красные черевички сорок второго размера.

Соседа дядьку Сашку – ещё недавно Александра Ивановича, а сейчас он женился на москвичке – не пускают умываться по утрам в коммунальную ванную: с ленинградской пропиской не имеет права.