Они проехали поселок, свернули на шоссе, а Василий Васильевич все молчал. Он не говорил даже о том, что у них барахлит мотор. А мотор у них барахлил. Наверное, жиклер засорился. Васька подумал о жиклере, подумал о том, почему Василий Васильевич молчит, подумал, что механик должен ему сказать что-нибудь, должен объяснить, почему он так неожиданно уезжает. Но Василий Васильевич молчал. Они приехали на Ворошиловский рудник, и пока механик ходил в контору, Васька открыл капот, продул жиклер и поставил его на место.
Когда они поехали назад, Василий Васильевич заметил, что мотор работает теперь хорошо.
— Ты что, продул жиклер? — спросил он.
— Продул, — ответил Васька.
И больше они ни о чем не говорили.
Утром механик уезжал.
С маленьким чемоданом, в котором хранилось все его кочевое имущество, пришел он в гараж прощаться.
Он шел вдоль машин, останавливаясь на две-три минуты то с одним шофером или слесарем, то с другим. Васька сидел на подножке грузовика в дальнем конце гаража и ждал.
Он видел, как Василий Васильевич открыл дверь в коридор, где помещались мастерские, вошел туда, вскоре вышел обратно и пошел в сторону Васьки, заглядывая между автомобилями. Васька видел, как механик остановил маленького слесаря и спросил его о чем-то, и слесарь вместе с Василием Васильевичем начал кого-то искать. «Меня ищут», — подумал Васька.
И верно, они искали его.
Они увидели его на подножке автомобиля, и Василий Васильевич подошел к нему.
— Поедем, Василий Васильевич, в самый последний рейс, — сказал механик, — отвезешь меня на станцию.
Васька ничего не мог говорить. Ему очень хотелось плакать. Сдерживаясь, он пошел вперед к той «газовке», на которой ездил с Василием Васильевичем в первый раз.
В станционном буфете они встретились с Масловым и его товарищами. Василий Васильевич заказал бутылку ситро, яичницу и бутербродов, и все сели за общий стол. Васька сел у самого края. Официант, подняв над головой поднос, подал бутерброды, потом принес яичницу. Василий Васильевич положил на Васькину тарелку порцию яичницы и сказал:
— Ешь, Василий Васильевич.
Он налил в стаканы ситро, чокнулся своим стаканом с Васькиным, но с другими чокаться не стал. Васька выпил немного и поставил свой стакан.
— До дна, — сказал ему Василий Васильевич.
— Больше не хочу, — сказал Васька.
Механик выпил ситро, потом перелил в свой стакан из Васькиного, и тут подошло время садиться в вагон.
Они вышли на платформу. Падал редкий снег. Когда налетал ветер, с крыши и карнизов станции вдруг начинало сыпать колючей снежной крупой. Василий Васильевич остановился у подножки вагона, протянул Ваське руку и сказал:
— Прощай, Василий Васильевич. Не поминай лихом. Может, когда-нибудь встретимся.
Он обнял Ваську, поцеловал его и поднялся в вагон.
Васька Куприянов продолжал ходить в шестой класс, слушать о членистоногих и о прямых углах. Рядом на парте сидел Петька Лошкарев, которого восхищали все эти истины. Он удивлялся тому, что у мухи такой сложный глаз, зачитывался «Капитанской дочкой», приставал к Ваське Куприянову, чтобы тот объяснил ему такую непонятную вещь, как две параллельные, которые никогда не могут сойтись вместе.
Теперь, после отъезда Василия Васильевича, Васька не мог ходить в гараж и поэтому особенно скучал в школе.
Он все же не выдержал и однажды пошел в гараж, но его увидел заведующий и прогнал.
Васька похудел, помрачнел. Куприянова боялась, что он заболеет.
А потом как-то утром в выходной день почтальон принес письмо Куприяновой. Куприянова прочла его, испуганно посмотрела на Ваську и опустила руки на колени.
— Что случилось? От кого письмо? — спросил Васька.
— От механика, от Василия Васильевича.
— Да ну! — закричал Васька. — Что же ты молчишь? Что он пишет?
— Он тут и тебе пишет. Он тебя зовет к себе, в Свердловск. — Она покачала головой: — Нет, нет, это невозможно.
Васька вырвал у нее из рук письмо и, сев на другую сторону стола, прочел все подряд — и то, что механик писал ему, и то, что писал матери.
Механик писал, что работать его оставили в Свердловске, что дали ему квартиру из двух комнат, что он очень привязался к Ваське и теперь очень скучает без него. Василий Васильевич приглашал Куприяновых переехать к нему, в Свердловск. «Будем жить вместе, — писал он. — Ваську отдадим в техникум, а потом в институт, будет у нас Васька инженером».
Васька бросил письмо на стол, подбежал к матери.
— Мама, поедем, — сказал он.
— Нет, нет, — сказала Куприянова, — это невозможно. Как мы поедем? Он нам чужой человек.
— Он не чужой.
— Нет, нельзя ехать. Я не могу…
Васька снова сел за стол, облокотился и положил голову на развернутые ладони. Он не плакал. Он просто сидел так и думал: как бы уговорить мать.
— Ты знаешь, — сказал он, — ведь Свердловск — какой город! Там даже театр есть. И опера есть. И ты там на работу поступишь.
Васька придумывал самое заманчивое, что, по его мнению, могло ее убедить. Она слушала молча, и Ваське казалось, что она согласится и поедет в Свердловск, что они будут жить вместе с Василием Васильевичем.
— Ну, едем, мама? — спросил он и кивнул головой, опережая ее ответ.