Рукотворное море

Июнь 1933 г.

Вчера Атаров, Василевский и я заключили соглашение на регламентированную жизнь. 1. Вести дневник с планом дня. 2. Зарядка утром. 3. Работа шесть часов ежедневно. 4. Полчаса отводить на язык. 5. В месяц читать 750—1000 стр. (одна книга специальная), два раза быть в театре; четыре раза ездить на стадион. Месячная норма получается 744 часа, из них 300 часов — на сон. Умопомрачительно.

Декабрь 1934 г.

В редакции «Наших достижений» вдруг заговорил со мной Вигилянский. «Как, — спрашивает, — ваш рассказ?»[2] Рассказал ему про стенографистку, про одержимость ее в работе и про ее несчастную любовь к инженеру — понравилось. «О жизни пишите, а вот о смертях, — говорит, — не надо писать, потому что люди умирают по многу и молодые и нет этому оправдания». Я говорю — оправдание тут только историческое.

Без отрыва прочел Бека. Главы из истории Кузнецкого завода. Мне кажется, прочти эту книжку раньше, я стал бы инженером. Превосходно написано.

Январь 1935 г.

Вчера был на совещании очеркистов в РСП. В конце разгорелся спор с Вигилянским. Я говорил, что надо как можно больше и без прикрас писать о наших гостиницах с клопами и умывальниками, в которых переливают воду из корыта в бак. Он возражал.

Говорили и спорили много. Мне почему-то всегда лень записывать. Под конец прибежал В. Б. Шкловский, сказал, что Свифт считает, что если есть детей, так надо есть их, когда они жирные, так как тощие дети не удовлетворяют аппетит, а угрызения совести будут одни и те же, — я записал.

Потом Виктор Борисович читал рассказ о Кривоносе. Мне он не понравился. Желание создать парад иногда приводит к обратному — созданию похорон.

Рассказ построен на теории предела — так он медлителен и вял.

Птицы на проводах — как ноты — были нужны ему, потому что весь оркестр должен был по каким-то нотам играть.

Сегодня заходил в редакцию журнала «Наши достижения». Иван Катаев, услышав мою фамилию, произносил ее с уважением.

Читал гранки своего очерка «Все спокойно»[3] — очерк приличный.

Март 1936 г.

Вчера были перевыборы бюро групкома. Я говорил о специфике писат. профорганизации. Заявил, что основным должна быть творческая работа. В самом деле, если творческой работой занимается Союз со своими членами, то где могут преклонить головы молодые и прочие не члены Союза?

Мне кажется, что вообще групкомы должны были бы создаваться не при издательствах, а по творческим установкам.

Меня выбрали в бюро. Если смогу работать — попытаюсь разбить всех членов на творческие бригады. Пусть их будет 10—15. По жанрам, но главнее — по симпатиям, чтобы была творческая среда. Нужно будет добиться, чтобы по определенным числам, вечером, была комната клубного рода, где бы всегда можно было найти людей для обмена опытом и советом. Это, конечно, утопия, но приятная вещь.

Совещание по очередному номеру в журнале «Наши достижения». Первым выступал Козин, вторым я.

Я начал говорить плохо и неуверенно. Сказал, что 3-й номер прочел только потому, что готовился к совещанию. Критерий — скука. Весь номер построен из путевых очерков.

За столом, где сидел Гехт, начался смех, мне не давали говорить. Я обиделся и стал говорить еще хуже. И затем, поупражнявшись на моем якобы бездыханном теле, все повторяли то же, что и я.

Основная моя ошибка — несолидный тон. Дело даже не в том, что я говорю неуверенно, а именно — тон. В заключение мне сказали, что последнее время я начал неряшливо работать.

А Гехт даже заявил, что я навязываю диктатуру вкуса и пытаюсь учить маэстро (Бобрышева).

Потом я выступил второй раз. И вышел с честью. Иван Катаев согласился со мной. Сказал, что я прав.

Этот год начал усталым. Сбор материала для «Повести о медной руде»[4] — не дал отдохнуть.

Август 1936 г.

Не пишется книга «В маленьком городе»[5]. И не вялость, а просто, вероятно, не так ухватил.

Мунблит звонил по поводу рассказа «Молния»[6] и говорил о зрелости. Говорил, что я очень сильно вырос. Воздуха много теперь.

Январь 1937 г.

Я сейчас пишу не так, как писал, начиная сотрудничать в журнале. Мне кажется, я стал писать лучше. Во всяком случае, внутренний рост, который чрезвычайно важно ощущать автору, рост, который приносит не удовлетворение достигнутым результатом, а все больше требований к самому себе, для меня самого несомненен.

Этим во многом я обязан журналу.

Дружественное, не казенное отношение редакторов к молодому автору имеет огромное значение. От тебя чего-то ждут, на тебя в чем-то надеются. Это радует, обязывает и вдохновляет.

Начиная работать над новым материалом, я всегда имел возможность получить от редакции углубленное раскрытие темы. Я чувствовал опеку и знал, что, если где-нибудь материал замнется, мне помогут.

Август 1937 г.