Рукотворное море

Мы прошли к тому месту, где стоял вашгерд. Здесь женщины промывали песок, одна пожилая, видимо, соседка, и две молодые, жены сыновей, обе очень хорошенькие. Та, что постарше, блондинка, гладко причесанная; волосы у нее аккуратно спрятаны под платок. Лицо чистое-пречистое, молочно-розовое, словно у мадонны. Младшая, жена Анатолия, черноока, черноброва, из-под платка у нее торчит задорно взбитый надо лбом высокий кок волос. До сих пор помню, с каким невинным, беспечным, сердечно-доверчивым видом смотрела она на весь мир вокруг, на меня, на инструктора, на старика Ван-дер-Беллена. А губы, представляете себе, маленькие, припухшие, как у ребенка. Здесь же возятся в снегу их ребятишки, внуки Ван-дер-Беллена, одному лет шесть, другому года три, не больше. Я дал ребятишкам леденцов — бросал тогда курить и постоянно носил с собой коробочку; мы стали друзьями. Обе молодки с интересом поглядывают на нас и молчат. Пожилая заворчала на них, зачерпнула ковшиком горячей воды из ведра, дымящегося на костре, и молодые женщины принялись подсыпать на вашгерд песок, ворошить и перемешивать его длиннорукими лопатками.

— Здесь у нас ударники шуруют, — сказал старик, и на этот раз в голосе его мне послышались заискивающие ноты. — Верно, девчата?

— С какой стороны глядеть, — в ответ буркнула пожилая. — Сзаду или спереду!

То ли старик чуть-чуть смутился, то ли захотел окончательно просветить нас в отношении золотодобычи, только он засуетился, набрал в ковшик немного песка и быстро спустился к самой реке. Очень осторожно и вместе с тем уверенно он промыл в проруби песок, как промывали его в прежние времена одиночки-золотоискатели. И вот пожалуйста, посмотрите «знаки». Золота в черных шлихах я, конечно, не разглядел — «знаки» напоминали кучку мелкой окалины, не более того. Тогда старик дрожащими руками развернул тряпицу, вынул ее из-за пазухи, откуда-то из самой глубины, и мы с инструктором увидели наконец настоящий металл, очищенный от примесей. Он похож был на крошево высокосортного табака. Однако, должен вам сказать, меня не столько заинтересовал вид золотого песка, сколько то, как необычно, я бы сказал, угрожающе — вот-вот рассыплется все сокровище — тряслись руки у старика. Ну точь-в-точь как у горького пропойцы. И, понимаете, что-то прямо-таки мистическое почудилось мне в его взгляде, не насмешливость уже, а черт его знает, что это такое было, может, потаенная вера в успех, в удачу, — одним словом, в то, что называется фартом. И помню, я подумал тогда: нет, в фарт он верит без дураков!

— Евгений Андреевич, а ногу вы потеряли на фронте? — спросил я.

Мне показалось, что он впервые насторожился.

— Нет, на фронте я не был, — ответил он.

Тогда я спросил:

— А меня вы не помните, Евгений Андреевич? Я ваш бывший студент.

Насторожился ли он в действительности, или мне показалось, только он с подчеркнутым безразличием произнес:

— Вот как? Не припоминаю. — И закончил, отводя взгляд в сторону: — Нет, не узнаю.

— Ничего, конечно, нет странного. Таких, как я, прошла у вас не одна тысяча.

— Да, я преподавал довольно долго, — равнодушно согласился Ван-дер-Беллен.

Значит, настороженность его мне почудилась. Старик не скрывает, кто он такой. Да и смешно было думать, что он может это скрыть.

Скорее всего старик и не мог меня помнить, я только-только перешел тогда на второй курс.

— Ногу Евгений Андреевич потерял здесь, — сказал инструктор.

— Было такое дело, — безразличным голосом подтвердил Ван-дер-Беллен. — Чуть совсем не окочурился. Искал, где поселиться, ну, и того… Стал ампутантом правой ноги, как говорил один знакомый коллега.

— Калека? — переспросил инструктор.

— Нет-с, коллега! — запальчиво повторил Ван-дер-Беллен и продолжал, обращаясь ко мне: — Тут бураны бывают знаете какие? Ничего, нашли меня добрые люди, выходили. Ногу, правда, отчекрыжили, лишили оконечности. Но я и с одной могу.

Я подумал: вот и настал момент, когда можно все выяснить.

— А почему вы тогда так неожиданно покинули университет? — напрямик спросил я. — Студенты головы ломали: что случилось?

Он насмешливо взглянул на меня: насмешливо, без сомнения. Взял да сбежал, очень просто.

Мы приостановились недалеко от женщин, промывающих песок, и он стал рассказывать подробнее, как все произошло. Моему спутнику, видимо, это было известно.

Он собрался в одну ночь, просто как в бок его толкнуло. Жена с ребятами — им было тогда точь-в-точь как сегодня его внучатам — осталась, чтобы ликвидировать имущество.

Этот район он выбрал по совету своего подопечного. Деньги у него были, он присмотрел подходящий дом, сторговался, оформил сделку и, возвращаясь из города, попал в буран. Лишь утром, полузамерзшего, его подобрали углежоги.

По мере того как старик рассказывал, представьте себе, к нему как бы возвращалось прошлое — осанка, спокойствие и, что особенно было заметно, прежняя речь, может, лучше сказать — лексика.

Вскоре после войны жена его умерла.

— Здесь и жену похоронили? — спросил я, все еще доискиваясь ответа, почему же он не вернулся домой. Может быть, удерживала родная могила?

Он покачал головой.