Румынская повесть 20-х — 30-х годов

Она изо всех сил била Флоарю по спине, а та, рыча от злости, согнувшись в три погибели и прикрывая руками голову, безуспешно пыталась увернуться и убежать.

Я закричала: «Войка, если ты не перестанешь, я позову соседей!»

— Погоди, погоди, я ей покажу!

И она продолжала с силой молотить кулаками, словно хотела прикончить Флоарю. Она отшвырнула ее ногой. Потом, тяжело дыша, с пылающим лицом, посмотрела на Флоарю, лежавшую в золе, громко причитавшую, и плюнула.

— Замолчи, сука, замолчи, ведь не умерла же ты! Замолчи, не то еще получишь!

Потом обернулась ко мне и, поправив платок на голове и одернув платье, сказала:

— А теперь я пойду.

Шепотом спросила: «Не знаете, где этот обсосок, которого Думитру привез? Похож на него?»

— Он гуляет с Марией.

— Ухожу я, барышня. Уж не обессудьте. Не умрет она. Только кости у нее размягчатся. Пойду.

Уходя, она еще раз плюнула в ее сторону.

Выйдя на улицу, она внимательно своими большими глазами осмотрела двор, так что ни один уголок не ускользнул от нее. Потом тихо подошла к забору, отделявшему ее от желанной земли, и, приставив руку к глазам, чтобы защитить их от слепящего солнца, долго глядела. Тяжело вздохнула, покорно и безнадежно. Вернулась под навес, выпила кружку воды, вытерла рот тыльной стороной ладони и ушла размеренным и решительным шагом.

Флоаря, точно кошка на страже, увидев, что в доме стихло, поднялась с земли, отряхнулась от золы, в которую ее швырнула Войка, бросила на меня враждебный взгляд и вышла, не сказав ни слова. Дойдя до ворот, запричитала: «Горе ты мое горькое! Где же ты, родимая моя матушка!»

Бабы высыпали на дорогу и окружили ее. Флоаря ушла с ними вместе, причитая и рассказывая. Одна из баб, постарше, истово крестилась. На дороге остался только мальчуган, который валялся в пыли рядом с собакой. Он вдруг схватил камень, швырнул его в собаку и со смехом наблюдал, как собака, повизгивая, убегает от него. Пронзительный голос Флоари смешивался с собачьим визгом. Потом все стихло.

*

Вернувшись домой, Думитру вошел ко мне в комнату и сказал:

— Явилась полоумная! Всю деревню взбаламутила. Вот скажу жандармам, пусть они ее схватят да проучат как следует.

— Никогда этому не поверю, Думитру. И она не поверит.

Он рассмеялся:

— Может, жандармы и откажутся, зато я ее проучу!

— Делай как хочешь! Но лучше бы ты Войку уважил, землю ей дал да сказал, чтобы домой возвращалась. Это ведь и ее дом? Так ведь? Разве она его не выстрадала?

Думитру упорно молчал. Казалось, он слушает из вежливости, а то, что слышит — сущие пустяки в сравнении с тем, что ему известно.

Он спросил:

— А мальчишку-то она видела?

— Нет.

Думитру призадумался, нахлобучил шапку и вышел. Я слышала, как он возится у очага, разводит огонь, наливает в котелок воду, ругает собаку, которая норовит войти в дом. Потом он вышел во двор и позвал: «Мария, Мария! Эй, Мария!», а минуту спустя:

— Где тебя носит?.. Совсем очумела? Уж обед, а тебе и дела нет, что барышня с голоду помирает.

— Да иду я.

— Иду… А если бы я не кликнул? Ион и тот больше тебя о барышне думает.

— Небось я лучше твоего знаю, что мне делать и когда кормить барышню. Не все же обедают спозаранку, в десять утра!

Она больно задела Думитру. Напомнила ему, что обедает поздно, как господа, не то что мужики.

Думитру сердито буркнул: «Ну, ну!» — и снова вошел в дом.

Я слушала в полном изумлении. Почему именно сегодня Думитру проявляет такую заботу обо мне? Участницей чего собирается сделать? Несомненно, у него была какая-то задняя мысль.

На следующий день, после обеда, несмотря на самую страдную пору, Думитру оделся, словно в праздник, и сообщил нам, что у него какое-то дело в Комане. Я подозревала, что он идет к Войке. Прибить ее? Помириться с ней?

XI

Шаг за шагом, заложив руки за спину и выпятив живот, Ион рядом со мной прогуливается вдоль двора. Он поглядывает на мои белые туфли, — таких он ни у кого никогда не видел. Когда я останавливаюсь, он наклоняется и внимательно их разглядывает.

— Что такое, Ион?

Поставив свою маленькую босую ногу рядом с моей, он говорит:

— Глянь.

— Что?

— Ничего.

— Ты хочешь такие туфли?

— Да.

— Я тебе куплю.

— Купи.

— Только не сейчас, когда я поеду в Бухарест.

Он удивленно смотрит мне в глаза.

И снова шагает рядом со мной, заложив руки за спину, внимательно наблюдая за переступающими белыми ногами.

*

Ион сидел на полу посреди моей комнаты.

Он взял коробку с пудрой, влил в нее одеколон и теперь перемешивал все зубной щеткой.

Рассердившись, я крикнула:

— Что ты сделал?

Он ответил, искоса поглядывая на меня:

— Мамалыгу для коти…

Встал, виновато глядя на свои ноги и пытаясь их спрятать. Я тоже случайно взглянула на его ноги. Он вымазал их водой с мелом — так, как по его наблюдениям, чистят туфли…

Видя, что я смеюсь, он с гордостью показал мне их:

— Глянь!

Теперь ноги «барашка», обычно такие грязные и заскорузлые, были действительно белые. Мел прекрасно впитался в жесткую кожу.

Поняв, что я не стану его ругать, он поднял на меня глаза, и я увидела, что личико у него неузнаваемо преобразилось: он его покрасил!..