Читаем Румынская повесть 20-х — 30-х годов полностью

— Да сено у меня есть, а сторожить-то и некому. Может, постережете? Восемь стогов и никакого труда. Целый день можете спать, а украдут, возьмете из каждого стога по копне да и новый сделаете заместо украденного… Что скажете?.. Не годится? А то найму вас грядки в воскресенье вскапывать.

Войка, все еще раздосадованная Станкой, сказала:

— Оставь барышню в покое, дедушка Николае, что она о тебе подумает?

— А чего ей думать, разве не видишь, что она смеется? Думаешь, ей больше нравятся твои рассказы? А?..

Мужики, знавшие деда за шутника, собрались вокруг и смеялись, слушая его, а старик, довольный, захмелевший от поднесенного корчмарем стаканчика ракии, гордо смотрел по сторонам и вздыхал по жене:

— Жаль, я не молод… был бы молодой, всю деревню плясать бы заставил.

Какой-то голос крикнул ему:

— Да и девушки тебя опять бы любить стали!

Раздались взрывы смеха. Повеселевшая Войка сказала снисходительно, обращаясь ко мне:

— Глупости говорят.

Солнце совсем зашло, а хора все продолжалась. Слышался глухой топот и пронзительные голоса скрипок. Пыль стояла столбом, скрывая людей.

Когда стало смеркаться, я вместе с Войкой отправилась домой. Мы шли молча. Шум голосов и гиканье у нас за спиной, постепенно ослабевая, сливались в один сплошной гул. Временами ветер доносил пронзительное пение скрипок.

XXVIII

Войка шутливо восклицает:

— Не закрывай ворота, не зажимай им рот! Оставь нараспашку, пускай себе смеются!

— Да как же так?

— Так мне хочется!

— Ну, будь по-твоему!.. А вот и дядя Думитру с хоры возвращается… Ион свалился прямо в пыль… Посмотри, как они смеются!

— Вот негодяй, прибью, коли одежду запачкает!

— Тетя Войка, иди сюда, глянь-ка: Ион совсем очумел, кричит, хохочет, на людей бросается… Иди скорей! Да он на спину завалился и ноги кверху задрал! Видишь?

Войка с беспокойством наблюдала за мальчиком, потом лицо у нее прояснилось, и она сказала, посмеиваясь:

— Да ведь они его напоили!.. Идите сюда, барышня, вот потеха! Скорей! Полюбуйтесь, он совсем ополоумел!

— Господи, Войка, да они подпоили мальчика!

— Ну да!.. Смотрите, что он вытворяет!

Думитру подошел к нам — он тоже был слегка навеселе — и с гордостью произнес:

— Я вам привел Иона!

Он поднял его из пыли и поцеловал. Ион колотил его ногами в живот.

— Вот бешеный!

— Господи, что вы с ним сделали? Бедный мальчуган!

Думитру возразил с некоторой обидой:

— Почему бедный? Выпил, как большой!.. «Барашек», ну-ка, скажи барышне «целую руку». Скажи, сколько ты выпил?

Ион ухватил за хвост собаку, которая вертелась около него, и дергал что было сил. Собака зарычала, вырвалась и убежала.

Ион повалился на землю вверх ногами.

В ответ раздался дружный смех.

— Ну-ка, веди его сюда! — крикнула Войка. — Мы на него полюбуемся.

— Войка, да ведь он заболеет.

— Ничего с ним не будет! Идите сюда!

Ион нашел посреди двора скомканную бумагу. Он подбрасывал ее с такой силой, что, теряя равновесие, падал на спину, снова поднимался, шатаясь, делал несколько шагов, опять подбрасывал бумагу и падал. И так несколько раз, вызывая общий смех. Он взмок, покраснел, внезапно закричал, упал на землю и забился в судорогах…

Войка подбежала, чтобы поднять его.

— Думитру, ты ведь погубишь мальчика, совсем погубишь!

— Да не умрет он, барышня, от такого пустяка! Он крепкий, как кремень. Ну, выпил малость… окосел!

— Это же безумие! Бедное дитя! Ну, как тебе объяснить, что ты его губишь, ведь из него дурачок вырастет! Плакать хочется, так его жаль! Я думала, ты его больше любишь!

— Да ничего, барышня, ничего с ним не будет. Пусть привыкает… У нас в деревне так принято! Вы думаете, у нас так, как у вас в городе?

— Перестань! Замолчи! Постарайся прийти в себя… Разве ты не видишь, как ему плохо?

Войка придерживала мальчика, а Ион, мучительно напрягаясь, отдавал обратно все, что выпил. Он был почти без сознания, и женщины, прибежавшие на помощь, брызгали на него водой. Мужчины, потерявшие всякий интерес к происходящему, спокойно беседовали, стоя в стороне.

Думитру смотрел на сына, в недоумении почесывая затылок.

— Что ему дать, барышня? Вот ведь! Из-за капли ракии! Там и полного стакана не было! Что ему дать?

— Не знаю… Может быть, липового чаю?

— Дайте ему чаю.

И Думитру ушел, не глядя на мальчика, ничем не выдавая своего волнения. Он присоединился к остальным мужикам.

Войка сказала, посмеиваясь:

— Поглядите-ка на Иона!

Она подняла его руку и отпустила. Рука упала, как плеть. Ион лежал неподвижно с закрытыми глазами, его рот был судорожно сжат.

Несколько дней он был болен, у него была высокая температура, тело ломило, он горестно плакал, просыпаясь, и с трудом поправлялся. Несмотря на мой бдительный надзор, ему давали зеленые сливы, брынзу, чтобы доставить радость…

XXIX

Перейти на страницу:

Похожие книги

Радуга в небе
Радуга в небе

Произведения выдающегося английского писателя Дэвида Герберта Лоуренса — романы, повести, путевые очерки и эссе — составляют неотъемлемую часть литературы XX века. В настоящее собрание сочинений включены как всемирно известные романы, так и издающиеся впервые на русском языке. В четвертый том вошел роман «Радуга в небе», который публикуется в новом переводе. Осознать степень подлинного новаторства «Радуги» соотечественникам Д. Г. Лоуренса довелось лишь спустя десятилетия. Упорное неприятие романа британской критикой смог поколебать лишь Фрэнк Реймонд Ливис, напечатавший в середине века ряд содержательных статей о «Радуге» на страницах литературного журнала «Скрутини»; позднее это произведение заняло видное место в его монографии «Д. Г. Лоуренс-романист». На рубеже 1900-х по обе стороны Атлантики происходит знаменательная переоценка романа; в 1970−1980-е годы «Радугу», наряду с ее тематическим продолжением — романом «Влюбленные женщины», единодушно признают шедевром лоуренсовской прозы.

Дэвид Герберт Лоуренс

Проза / Классическая проза
The Tanners
The Tanners

"The Tanners is a contender for Funniest Book of the Year." — The Village VoiceThe Tanners, Robert Walser's amazing 1907 novel of twenty chapters, is now presented in English for the very first time, by the award-winning translator Susan Bernofsky. Three brothers and a sister comprise the Tanner family — Simon, Kaspar, Klaus, and Hedwig: their wanderings, meetings, separations, quarrels, romances, employment and lack of employment over the course of a year or two are the threads from which Walser weaves his airy, strange and brightly gorgeous fabric. "Walser's lightness is lighter than light," as Tom Whalen said in Bookforum: "buoyant up to and beyond belief, terrifyingly light."Robert Walser — admired greatly by Kafka, Musil, and Walter Benjamin — is a radiantly original author. He has been acclaimed "unforgettable, heart-rending" (J.M. Coetzee), "a bewitched genius" (Newsweek), and "a major, truly wonderful, heart-breaking writer" (Susan Sontag). Considering Walser's "perfect and serene oddity," Michael Hofmann in The London Review of Books remarked on the "Buster Keaton-like indomitably sad cheerfulness [that is] most hilariously disturbing." The Los Angeles Times called him "the dreamy confectionary snowflake of German language fiction. He also might be the single most underrated writer of the 20th century….The gait of his language is quieter than a kitten's.""A clairvoyant of the small" W. G. Sebald calls Robert Walser, one of his favorite writers in the world, in his acutely beautiful, personal, and long introduction, studded with his signature use of photographs.

Роберт Отто Вальзер

Классическая проза