Руны на клинках

Я поскрёб шлемофон сзади. Мой первый служил Епархии. Сергей Жучирин тоже там служил и искал попаданца. Он абсолютно уверен, что я и есть попаданец. И дело даже не в том, что он прав. Я теперь знаю, что всё это случилось не на пустом месте.

— Правда, интересно? — спросил Дитрих.

Я задумчиво кивнул.

— Тогда из благодарности поможешь мне в исследовании? — проговорил он. — Скажи, пожалуйста, что для тебя Родина?

Мои брови полезли на лоб, вырвался насмешливый вопрос:

— Чего тебе сказать⁈

— Вот и ты такой же! — молвил он с горечью. — Я всю дорогу спрашиваю русских о Родине, а они говорят про берёзки или сразу шлют в жопу!

Я рассмеялся в его отвратительное лицо.

— Ты… тут… всё время… об этом спрашивал русских⁈ Ха-ха-ха!

Дитрих растеряно заговорил:

— Ну, что тут смешного? Все говорят о Родине спокойно и рассудительно, только вы постоянно насмешничаете! Можно подумать, что русские Родину не любят! Но Европа воюет с вами и точно знает, что вы готовы гибнуть за Родину. Так что же для вас Родина? Может, мы бы и не воевали, если б это знали!

Я отсмеялся и снисходительно сказал:

— Запомни, Дитрих, ни один русский не станет обсуждать Родину с чужим. Или это окажется нерусский. Русский будет говорить об этом серьёзно далеко не с каждым, кого считает своим, а большинство вообще ни с кем об этом не говорят.

Он в сомнении на меня моргал, и я попробовал подобрать аналогию:

— Вот ты много знаешь русских похабных анекдотов?

Дитрих уверенно кивнул.

— Русские любят их рассказывать и часто матерятся. Но вспомни хоть один пример, когда русский с кем-то серьёзно обсуждает свою маму, сестру, жену. Он ни полслова о них не скажет. А Родина ещё интимней, в ней больше мистического. Потому немца всегда будут слать в жопу.

— Но это же неправильно! — возразил Дитрих. — Если в Европе не поймут, что значит для русских Родина, нельзя договориться, война будет идти всегда!

— Война прекратится намного раньше, европейцы очень хотят жить, — мягко сказал я ему и обратился к конвою по-русски. — Увести. Давайте следующего.

Дитрих сам всё понял, встал, сложил руки за спиной и направился на выход. Старший лейтенант Серёгин проворчал:

— Столько времени с ним потеряли! Скажи хоть, с чего ты так ржал.

— Да этот немец спросил, что для меня Родина, — ответил я без улыбки.

Конвой привёл и усадил на стульчик нового немца, но старший лейтенант Серёгин к допросу готов ещё не был. Разогнуться я ему помог и придерживал за плечи, а он икал и булькал.

* * *

«Телефон, телеграф, вокзал»… — у нормального русского в крови. Танкисты умели захватывать города, тем более Лёша Дымов в этом родился. Он заранее отдал комбатам правильные приказы, а сам поехал к штабу.

Только по пути к маме заехал, к старенькой учительнице Людмиле Васильевне. Она так ему обрадовалась! Так на него смотрела! А он смущённо вручил ей коробку сухого пайка, сказал, что покушал, что будет на войне осторожным и что ещё обязательно приедет, а пока у него дела.

В других официальных учреждениях тоже всё прошло довольно мило. Автоматные очереди, которые услышал Артём, можно считать исключением — офицеры с перепугу сунули руки к кобуре или совсем держали телефонную трубку. Иные даже в трубку говорили что-то непонятное, но подозрительными немецкими голосами.

На телефонной станции пока отключили межгород. Телеграф временно не отправлял телеграммы, хотя и принимал все заявки. Частью руководство железной дороги застрелили, а частью склонили к сотрудничеству, и железная дорога по своим каналам везде давала «зелёный свет», то есть принимала грузы в прежнем объёме.

А у военных ведь своя отдельная связь! Лёша Дымов в новом своём кабинете грустно смотрел на дребезжащие телефоны и думал, что же с ними теперь делать. По немецкому языку он получил в школе «удовлетворительно».

Немецкий же генерал с бакенбардами тем временем проснулся, потянулся, откушал большую кружку кофе со сливками и к нему булочку с маком и пошёл на улицу. Там он уселся в «Опель адмирал» и через пять минут подъехал к штабу.

Танкист Егорка, который помоложе, успел сбегать в танк за пассатижами и с умным видом разбирался с креплением флага на могучих плечах тоже танкиста Степана Кузьмича, что постарше и с усами.

Увидел, значит, он как у штаба рядом с танком остановилась большая черная машина, из неё вышел немецкий генерал с бакенбардами и, сделав недовольное лицо, пошёл в здание.

Степан Кузьмич слегка растерялся и повернулся к генералу, отдав от неожиданности честь. Егорка же ничего за своим занятием не видел. Он выронил пассатижи, упал с плеч Степана Кузьмича, но успел руками схватиться за древко флага.

Дерево не выдержало, и на брусчатку упал Егорка, его накрыло алым флагом со свастикой, и по шлемофону досталось обломком древка. Генерал на всё это холодно посмотрел, сказал по-немецки:

— Наберут по объявлению, — и прошёл в здание.

Степан Кузьмич снял со спины автомат и вошёл следом. Поднялся за немцем на второй этаж по большой лестнице, прошёл немного по коридору и зашёл за генералом в кабинет.