Руны на клинках

Немец огляделся в пустой приёмной, на полу валялись какие-то бумаги. Он обернулся к Степану Кузьмичу и что-то спросил недовольным тоном. Тот ответил:

— Хенде хох, сука.

До генерала стал доходить момент ситуации. Лицо его вытянулось, а руки медленно поднялись вверх. Степан Кузьмич постучал в двери, сразу открыл и, спросив кого-то:

— Можно? — обернулся к генералу, указав дорогу стволом автомата. — Туда. Шнеллер!

* * *

Допросили пленных и пошли к Дымову доложиться. Не, я с некоторых икаю. Был Алёша командиром полка, впёрся в кабинет командующего целой немецкой армии, на дверях немецкая табличка осталась. А теперь Лёша совсем командующий гарнизоном. Весь смех в том, что я его назначил, и мне он теперь начальник.

Сидит такой важный, на столе автомат, а в гостевом кресле немецкий генерал, не-маг, с бланшем под левым глазом и немного распухшим носом говорит кому-то по телефону:

— Не знаю, что с танками этого Дайса! Ещё не докладывал… Какие русские танки? Ах, не видел ли я русские танки! Я их вообще никогда не видел! Не интересуюсь таким дерьмом… Молодой человек! Вы всерьёз думаете, что я знаю, почему не работает гражданская связь? Езжайте на телефонную станцию сами, а мне некогда… Русские заняли наши позиции недалеко от города? И вы так спокойно об этом говорите⁈ Я немедленно уезжаю со штабом… Да, я командую армией, но… Я, конечно, могу приказать отойти к городу своим 25-й и 19-й пехотным дивизиям, но это всё равно очень близко… Хорошо, жду в городе части из резерва фронта… Хайль, Шульце!

Генерал положил трубку на рычаги и холодно воззрился на капитана Дымова водянистыми синими глазами. Тот спросил меня:

— Эта скотина ничего лишнего не сказала?

— Вроде, ничего, — пожал я плечами. — Он должен отвести к городу две дивизии с фронта и ждать подкрепления из резерва.

— Присаживайтесь, парни, — предложил Алёша.

Я и старший лейтенант Серёгин взяли креслица у стенки и сели к столу.

— Плохо у меня с немецким, — признался капитан. — Тёма, скажи этому козлу, чтоб передал приказ дивизиям.

Я обратился по-немецки к генералу. Тот взялся за телефонную трубку и велел соединить с «Ландышем-1» и «Ландышем-2». Связь работала нормально, немец властно кому-то приказал отходить к городу.

— Встретим, — деловито кивнул капитан. — Может, повезёт…

— А что делать с частями резерва? — спросил я.

— Тут сложнее, — ответил Дымов и задумчиво сказал. — Нельзя нам это обсуждать при немце. И одного тут не оставить.

— Он разве понимает по-русски? — спросил я капитана.

— Немного научил, — криво улыбнулся тот.

Генерал холодно проговорил на корявом русском:

— Сам скотина козёл! Обзывать пленный! Я пожалуйста!

— Пожалуюсь, — поправил я.

— Я-я! — сказал немец, угрюмо глядя на Дымова. — Официрен оллес слушайт!

— Он первый начал! — сказал мне капитан.

— Это очень интересно, — ответил я и уточнил ледяным тоном. — Только как ты собрался захватывать немецкий штаб, когда у тебя никто не знает немецкий язык?

— Ты же вот сидишь! — воскликнул Алёша.

— А я занят! — тоже повысил я голос. — Кого в городе знаешь с немецким? Чтоб прям мог поручиться.

— Если только маму спросить, — ответил он растеряно.

— Тогда беги за мамой, Алёшенька, — проговорил я с кривой усмешкой.

Дымов печально вздохнул, поднялся. Сказал мне и Серёгину:

— Только вы тут пока сидите, — и, прихватив автомат, вышел из кабинета.

Немного посидели молча. Генерал обратился ко мне по-немецки:

— А я действительно пленный?

— Действительно, — сказал я.

— И меня не убьют? — уточнил немец.

— Нет, — ответил я.

— А будут кормить? — сказал пленный.

— Будут, — буркнул я.

— Скоро уже время обеда, — важно заметил генерал.

Я обратился к старшему лейтенанту:

— Серёгин, принеси что-нибудь пожрать пока.

— Слушаю, боярин, — сказал тот и вышел из кабинета.

— Он тебе сказал «боярин»? — по-немецки осторожно спросил генерал.

— Мне, — сказал я.

— И ты настоящий боярин? — удивился немец.

— Настоящий, — ответил я сдержанно.

— А почему такой молодой? — уточнил пленный.

— Потому что заткнись нахрен, — сказал я подчёркнуто вежливо.

Он оскорблено поджал губы, настала долгожданная тишина. Через четверть часа вернулся Серёгин с коробками в руках и привёл молодого танкиста — тот нёс чайник и вещмешок. Вдвоём принялись накрывать на стол.

В чайнике оказался горячий и сладкий чай. В вещмешке оловянные ложки, кружки, булка хлеба и три банки американской тушёнки, а в коробках стандартный сухой паёк. Я вытащил из ножен на поясе нож и стал резать хлеб и сухую колбасу.

Танкист пожелал всем приятного аппетита и вышел. Немец подозрительно смотрел на продукты. Я сказал генералу:

— Ешь. Всё равно другого не будет.

Он взял банку тушёнки и попытался, подражая нам, открыть её ключом. Получилось с первого раза. Немец взял ложку, попробовал и быстро вошёл во вкус.

— Ишь как по мясу соскучился, — прокомментировал Серёгин и, понизив голос, сообщил мне доверительно. — Говорят, они к нам от бескормицы полезли. Даже генералы недокормленные.

— Может и так, — пожал я плечами.