Руны огненных птиц

Наконец он бросил на мосток и вторую рубаху. На голую спину падали редкие крупные снежинки и тут же стекали каплями к животу. Ситрик склонился над водой, продолжая рассматривать себя. Он не хотел привыкать и мириться со своим новым видом. Белые волосы мозолили глаза, превращаясь в напоминание об огненной птице. Парень ударил ладонью по воде, заставляя отражение исчезнуть, но оно лишь исказилось, продолжая плясать на поверхности белым пятном. Он провёл рукой по затылку там, где прежде был небольшой выбритый участок, сейчас полностью заросший. Он уже отдал маленький кусочек себя, чтобы после полностью отречься от мира, а теперь от этого символа не осталось ничего.

Ситрик выудил нож и там, где были срезаны пряди, провёл лезвием, ухватившись за волосы. Он состриг кусок под корни, а потом ещё и ещё. Белые волосы падали на снег и в источник. Лезвие было острым. Кожу жгло, точно крапивой, но рука твёрдо держала нож.

В лесу темнело. Ситрик наконец-то умылся, чувствуя, как вода щиплет оголившуюся, израненную кожу. Он натянул обратно рубашку, набросил плащ и медленно побрёл обратно к чужому дому, ставшему ему приютом.

Снова поднялась метель. Ситрик с умиротворением отметил, что снежинки летели с неба к земле и падали на неё, а не взлетали обратно ввысь.

Мюлинги, по мнению Ильки, были самыми страшными существами, каких можно было встретить в лесу во время охоты. Выброшенные матерями новорождённые уродцы или недоношенные младенцы превращались в мстительных духов, ползающих по лесным тропам. За ними тянулись бесконечно длинные пуповины, испачканные грязью и сором. Женщины, жившие в Ве, как и все свеи, имели дурной обычай закапывать мертворождённых и уродцев в снег, думая, что таким образом избавятся от младенца. Однако тогда неупокоенный дух не покидал тело, а извращался, сгнивая в нём заживо, и превращал мёртвого ребёнка в мюлинга.

Бабушка же учила местных женщин правильному обряду, помогавшему младенцу обрести покой, но девушки, которые были ровесницами Ильки, ещё не знали всех премудростей и, надеясь скрыть свой позор, несли и здоровых младенцев в лес, пряча в снегу или меж корней под пнями. Оттого несколько раз охотнице доводилось встречать на звериной тропе мюлинга, ползшего в сторону города, чтобы задушить нерадивую мать пуповиной.

Насмотревшись на самые разные роды и повидав достаточно недоношенных уродцев, Илька боялась отяжелеть как огня. Если бы только детей в самом деле можно было слепить из глины или вырезать из дерева…

Илька шла на лыжах, погрузившись в свои мысли. Всё думала о том, как было бы славно иметь детей, но как-нибудь так, чтобы их не пришлось доставать рукой из её чрева… Наверное, ей просто хотелось быть отцом, а не матерью.

А ведь страшно было срезать локон с головы живого человека. Бабушка говорила, что сила и жизнь человека в его волосах. Остричь можно лишь мертвеца или того, кто приговорён к смерти. Отдать локон волос – всё равно что отдать часть своей жизни. Расчёсываясь, Илька никогда не выбрасывала волосы в лесу и даже не кидала их в огонь очага, а скатывала в пук и прятала, как учила Бабушка. Вдруг кто-то найдёт и решит лишить её сил?

Оттого и отдала она мёртвому младенцу локон волос Тару, чтобы ему не казалось, что мать бросила его, оставив одного.

Илька снова валилась с ног от усталости. Бывало, зимой по несколько дней кряду приходилось сидеть дома без особого дела: прясть или чинить стрелы. А эта зима вдруг стала тяжелее жатвы.

Илька постучала и окликнула, зная, что Грима теперь всегда закрывает дверь на засов. Мать открыла ей, и внучка нойты заметила, что лицо её было мрачнее обычного.

– Что-то случилось? – поинтересовалась Илька.

– Когда я говорила, что тебе стоит найти мужчину, я имела в виду не это, – буркнула Грима, злобно усмехнувшись.

Илька испуганно вжала голову в плечи.

– Он что-то сделал?

– Нет. Но я заставила его приготовить нам еду, и оказалось, что он не умеет. – Грима фыркнула. – Поэтому он ничего и не сделал. Заходи.

Илька отряхнула одежду от снега, почистила лыжи и вошла в дом, бросая на пол кузовок. Раз уж Грима даже с помощником не смогла сегодня приготовить еду, придётся этим заняться самой.

– Долго он ещё будет у нас жить? – Мать говорила достаточно громко, чтобы Ситрик её слышал.

– Ох, матушка, я не знаю, – честно ответила Илька.

Рассказать что-то большее означало сознаться в том, что она не стала отказываться от своей судьбы нойты. Пусть мать пока остаётся в неведении. Девушка пыталась убедить себя, что ещё не время для этих слов. Их ей ещё предстояло найти, как казалось, хотя они уже висели на её шее звонкими бусами.

Желая отвлечь Гриму, Илька принялась рассказывать о Тару, однако речь её оборвалась, только она увидела Ситрика.

– Что ты сделал?! – взвизгнула она.

Парень непонимающе уставился на неё, будто ничего страшного не произошло.

– Зачем ты обрезал волосы? Ты что, совсем дурак?! – вскинулась она. – Не знаешь, что ли, что голову можно брить только мертвецам?!

– А я что, не мертвец, что ли? – серьёзно произнёс он и поднял на девушку сияющий взгляд.