Руны огненных птиц

Грима зарычала, но Ситрик не ослабил хватку. Илька не видела его взгляда, однако лицо матери вдруг переменилось. В её глазах синим блеснул страх, и она отступила, спрятав язык за зубами и плотно сомкнув губы.

– Прими ты выбор своей дочери, у неё своя голова на плечах, – так же тихо произнёс он. В голосе его было много печали – её отзвуки шелестели сухой листвой на тонких ясеневых ветвях. – Отстань от неё. Ты ничего не добьёшься тем, что будешь бить её.

Грима медленно осела на лежанку и перевела взгляд с Ситрика на дочь. Илька застыла, не понимая, что случилось и почему мать так быстро отступила. Она опасалась, что Грима будет снова лупить её, пока у самой не заболит рука. Так она реагировала каждый раз, когда Илька сильно или огорчала её случайным жестом, или словом напоминала ей Эйно.

Ситрик наконец перевёл взгляд на Ильку, и девушка увидела в них остывающий синий огонь. Он продолжил как ни в чём не бывало:

– Мой… друг показал мне путь в Альвхейм. Чтобы попасть туда, не нужно покидать своё тело. Достаточно лишь пройти через ворота. Я знаю, где они спрятаны. – Он чуть склонил голову: – Ты пойдёшь со мной?

– У меня есть выбор? – прошептала Илька, на что Ситрик лишь пожал плечами.

В самом деле, выбора не было. Её рукой и её ножом, в котором сидел заговорённый дух серпа, стоило собирать и резать травы.

– Я пойду с тобой, – так же тихо произнесла она. – Я тоже не хочу терять время.

Отправились они через несколько дней, когда Илька окрепла и выздоровела. Все эти ночи они коротали втроём под одной крышей, как и положено зимой, занимаясь починкой старых вещей да разговорами у огня. Ильке наконец удалось разговорить Ситрика, и он рассказал, теперь уж не тая от Гримы, многое. Он рассказал о том, откуда он, что случилось с ним и кем он был прежде. Поведал и об Онаскане, о проклятой деве и её муже, оказавшемся волком. Помимо слов о жизни своей он также изрёк много песен и саг, бо́льшую часть из которых Илька не слышала прежде. Каждый раз он начинал неуверенно, будто боялся, что за речи его выставят на мороз, а после смелел. Голос его креп и становился громче. Он был как пьяный, когда говорил много, только не от мёда или пива, а от узоров из слов, которые он складывал, как показалось Ильке, вполне изящно. Он напоминал ей одного из тех рунопевцев, словесных охотников и танцоров, о каких рассказывала ей Бабушка. Верно, он мог бы стать нойтой, как и она, будь у него в предках своя такая Бабушка. Мать, правда, молчала, обиженная и пристыженная, и Илька чувствовала себя виноватой перед ней. Да и перед гостем тоже за то, что тот узнал нрав её матери, какой она прятала ото всех и показывала лишь тогда, когда оставалась наедине с дочерью.

Однажды ещё зашёл Хирви – нога его зажила окончательно. Он рассказал Ильке, что его мать чувствует себя хорошо и уже полностью здорова, а также поделился новостями с залива. Люди из племени кирьяла взяли почти пустой недостроенный город и уже подумывали о том, чтобы перебраться туда. В новом городе не было запаха смерти, в котором Ве жил уже несколько лет.

На Ситрика Хирви, как пришёл, посматривал с опаской. Наверняка он никак не мог взять в голову, откуда на парне, похожем на чужака, одежда с ткаными узорами его родного племени. Илька представила гостя как колдуна, опираясь на его умение находить слова так же, как это делала она сама. Однако сыскать расположение Хирви одним лишь представлением не удалось, и мужчины поговорили друг с другом, сидя у огня. Илька переводила им речь.

Разговор случился как раз в ночь перед походом.

Вышли они из дома ещё до рассвета. Благо зимняя долгая ночь позволила им выспаться после прощания с Хирви. Небо было пасмурное, серое, тёплое и бесконечно тихое. Не было ни ветра, ни снега, и мир казался замершим, замёрзшим. Илька отдала Ситрику свои лыжи, а сама нацепила на ноги Бабушкины – они были даже меньше её досок. Блоха увязалась с ними. Она радостно бежала впереди, мышкуя, как лисица, и проваливаясь в снег по шею. Тропы до Восходного озера не оказалось.

К озеру они пришли, когда встало солнце. Его не было видно, но блёклый свет, озарявший облака изнутри, просвечивал сквозь редкие и тонкие прорехи. День немногим отличался от ночи. Они прошли по льду – Ситрик знал, где идти, ориентируясь на торчащую из снега треугольную крышу домика на берегу переправы. Жилище было пустое – его хозяйка всё ещё была в городе.

Как облака застилали небо, не давая продыху солнышку, так и мрачные мысли окутали Ильку. Ей было не по себе оттого, что она покинула мать. Обиженную, рассерженную, одинокую. Даже Блоха не захотела остаться с ней.

– Мы же скоро вернёмся? – спросила Илька Ситрика, когда они прошли мимо дома и поднялись на лесистый холм.

– Не думаю, – чуть поразмыслив, ответил парень. – Время в Чертогах альвов идёт иначе. Когда я пробыл там седмицу, оказалось, что в нашем мире прошло больше месяца.

– Руости! – шикнула Илька. – Ты чего сразу не сказал!

Она остановилась посреди тропы, воткнув палки в снег. Ситрик остановился и обернулся.

– Что случилось?