Руны судьбы

Так оно и вышло. Все шестеро солдат и два монаха обнаружились на той же улице, у старого обшарпанного дома с запертыми ставнями. Дом был как дом – массивный, двухэтажный, довоенной постройки. Ни света лучика не пробивалось изнутри. Все пребывали в замешательстве, о чём-то оживлённо говорили по-испански, размахивали руками и то и дело указывали на дверь. Вся эта суета потихоньку стала привлекать внимание горожан: в окнах соседних домов замелькали бледные булки любопытных физиономий. Двое-трое припозднившихся прохожих задержались посмотреть, как будут развиваться события, опасаясь, впрочем, подходить близко. Рутгер про себя порадовался столь удачному стечению обстоятельств, прислонился к столбу и приготовился ждать.

Монахи между тем не торопились. Караул испанцев разделился пополам, три человека двинулись в таверну, три остались у дверей. Штурмовать дом они, похоже, пока не собирались. Не прошло и часа, как первые трое вернулись, а вторые ушли. Так повторилось раза три. Рутгер успел основательно замёрзнуть и вместе с остальными счёл за лучшее вернуться к башне «Синей Сойки», справедливо полагая, что когда начнётся заварушка, за сидящими в корчме пошлют.

Так оно и вышло.

Весть принёс стройный, как тополь, светловолосый парень, на поверку оказавшийся фламандцем. Он ворвался в зал, безумным взглядом оглядел сидящих за столом троих солдат и молодого монаха и возбуждённо выкрикнул:

– Они внутри!

Глаза его блестели, грудь вздымалась. Видимо, он мчался всю дорогу.

Солдаты переглянулись, смахнули кости со стола и без слов разобрали оружие. Алебардщик с усами как рога взглянул на парня и молча подвинул ему свой дымящийся стакан.

– Значит, прав монах-то был, – подытожил он, подцепил напоследок со сковороды ломоть поджаренной печёнки, сжевал и встал из-за стола. – Так, значит, там он?

– Там. – Парнишка в два глотка опорожнил предложенный стакан и потянулся за сосиской. – Орёт как иерихонская труба. Должно быть, у него сам дьявол в глотке. А-ах!.. горячая, собака…

– Ну, стало быть, пошли.

Солдаты распахнули дверь и посыпались на улицу. Зевак за ними увязалось человек пятнадцать, даже старикан Марсель рискнул выбраться. По такому случаю хозяева корчмы сегодня не решились закрывать. Да и потом, перечить альгвазилам…

Снег к этому времени уже перестал. Облака разошлись, проглянуло звёздное небо. Луна скрывалась за домами. Снаружи было тихо и темно. У дверей злополучного старого дома притулились двое – старший из монахов и десятник-немец. Оба что-то деловито обсуждали, время от времени пытаясь вызвать тех, кто внутри, на откровенный разговор. Толпа собравшихся неловко скучилась на южной стороне, не желая приближаться к дому, а Рутгер не хотел выделяться. Пришлось смотреть, как все, отсюда.

Четыре стражника собрались, получив приказ, и быстро удалились. Вернулись они уже с большим бревном, которое, должно быть, позаимствовали на ближайшей сукновальне. Монах тем временем завёл какой-то спор с сидящими в осаде. В том, что их там несколько, не приходилось сомневаться – даже на таком расстоянии можно было различить по меньшей мере два голоса. Потом солдаты подхватили принесённое бревно и попытались выбить дверь, сначала просто так, затем с разбегу. Дверь, однако, устояла. Орудовать тараном в узком переулке оказалось трудновато, солдаты топали, пыхтели, ругались, чуть не придавили парочку зевак и вышибли окно в доме напротив, когда пытались отойти, чтоб как следует разбежаться. В итоге монах почёл за лучшее возобновить переговоры. Он грозил, увещевал, цитировал и тут же толковал библейскую латынь, но всё было тщетно. Сдаться осаждённые не пожелали, и в ход опять пошло бревно. Так продолжалось больше часа. Юный монах молча стоял в стороне и то ли молился, то ли просто наблюдал. Наконец кузен Марсель демонстративно плюнул и отковылял назад в кабак, да и остальным всё это стало надоедать, как вдруг течение событий резко поменялось.

Все так привыкли к грохоту бревна, что пропустили миг, когда дверь ухнула в последний раз, как гулкий барабан, и улетела внутрь. Мгновение царила тишина, потом собравшиеся ахнули и подались вперёд, напрыгивая друг на друга. «Cargate todo!»[57] – закричал монах. Испанцы мигом бросили ненужное бревно и замахали на людей руками: «Назад! С ума сошли? Назад!» Схватили алебарды. Маленький отрядец ощетинился как ёж, и лишь один солдат – худой и малорослый, с жидкой бородёнкой – спокойно и без суеты нацеливал в дверной проём большую аркебузу. Аксельбант тихонько тлел в зажиме серпентина.

Народ загомонил, потом утих, ожидая продолжения. Монах отступил на два шага. Остановился.

– Именем короля, – начал он, – приказываю вам, еретики, выйти и сдаваться! Иначе же…