Руны судьбы

– Я как раз об этом и хотел с тобой поговорить, – кивнул Жуга. – Стало быть, ты считаешь, что это испанцы натравили на меня тех троих?

И он кивнул на спящего Смитте.

– Вряд ли, – поразмыслив, сказал Золтан. – Если бы они знали, где тебя искать, ты сейчас уже бы корчился на дыбе. Уж поверь, они не станут опускаться до такого сброда. Там пятеро солдат, не считая десятника из Гаммельна, а испанские солдаты – люди особые. Десять поколений предков-воинов – это не шутка. Из этих пятерых каждый прошёл три войны… Кстати, – Золтан подбородком указал на толстяка, – ты, случаем, не хочешь расспросить этого беднягу насчёт заказчика?

– Нет. Думаю, мы вряд ли что узнаем: слишком мелкая сошка.

Золтан постучал пальцами по столу.

– Чёрт подери, ты опять прав, – признал он. – Если я правильно понял, это было его первое дело. Раньше он не занимался грабежами, больше медвежатничал. Я попробую поговорить с Матиасом, может, хоть так удастся что-то разузнать. Но мне кажется, я и так знаю, кто за этим стоит.

– Так говори, не тяни.

– Ты всё равно его не знаешь. Он называет себя Андерсон. Просто Андерсон. Я не знаю его настоящего имени, знаю только, что он – один из приближённых герцога Вильгельма, из тех, что носили дурацкий колпак[40]. Можешь мне не верить, но это так. По долгу службы мне не раз доводилось вести с ним дела, я даже, помнится, работал под его началом, да и после помогал ему проворачивать кое-какие э-э-э… дела. Да, дела. Можно сказать, что для испанцев он сейчас первейший враг. Во всяком случае один из первых. Умён, хитёр и очень смел, опасен как змея и не останавливается ни перед чем.

– Ну, тогда я вообще ничего не понимаю, – нахмурился Жуга. – Добро б ещё испанцы, но этот… Ему-то я чем не угодил?

– Я виноват, – признался Золтан. – Как-то в разговоре с ним я обмолвился о тебе. Давно, ещё до этих дел. Видишь ли, герцог Оранский по-прежнему колеблется. И Англия молчит. Если б удалось сплотить народ, получить хоть какие-то гарантии, что исход похода будет благоприятным… В общем, я думаю, Андерсону запала мысль заручиться магической поддержкой.

– Магической?!

– Ну да. Ты же предсказываешь будущее. Он будто хочет вернуть времена Мерлина. Ему нужен кто-то, кто вселит в народ веру в победу и, если не поведёт за собой, то хотя бы скажет, за кем надо идти. Ему нужен провидец, за которым пойдут все – и ополчение, и партизанские командиры, и дворяне-офицеры.

– Чепуха какая! – раздражённо фыркнул травник. – Я же сказал, что уже не могу колдовать, как прежде. Если я даже выступлю на стороне повстанцев, то буду кем-то вроде Филоктета[41]. Будущее – это непрерывный выбор, как я могу судить о судьбе целых народов? И потом, если дела обстоят действительно так, зачем ему меня убивать?

– Погоди, дай закончить. Это ты знаешь, и это я теперь знаю, что у тебя проблемы с магией и с предсказаниями. А вот Андерсон не знает. Зато он прекрасно знает, что за тобой охотятся испанцы. Мёртвый колдун для него лучше, чем живой на службе инквизиции. Святые отцы умеют заставить человека поступать, как им надо. Если б ему удалось найти… Эй, что с тобой?

Жуга стремительно бледнел. За всё то время, что Золтан знал травника, он не припомнил ни единого случая, чтобы тот так резко менялся в лице. Кожа стала цвета алебастра, рыжие брови обозначились, будто нарисованные охрой. Если б Золтан знал своего приятеля чуть похуже, то подумал бы, что тот не на шутку испуган. Он потянулся за кувшином, но Жуга перехватил его руку на полпути и сжал так, что побелели пальцы.

– Меня… нельзя убивать, – запинаясь, хрипло выдавил он и умолк, тяжело дыша. Глаза его лихорадочно заблестели, на лбу выступил пот. Травник смотрел на Хагга не мигая, скуластый, взъерошенный; в его взгляде было что-то не от мира сего, что-то дикое, звериное и бесконечно чуждое. Казалось, он готов наброситься и вцепиться Хаггу в горло.

Золтану внезапно стало не по себе. Он осторожно высвободил руку и всё-таки налил вина себе и травнику.

– Вот. Выпей, – сказал он. – Выпей и успокойся, это полезно. Признаться, я не думал, что ты воспримешь всё так серьёзно. Вряд ли им удастся захватить тебя врасплох, а от прочего…

– Золтан, ты не понимаешь. – Травник оттолкнул протянутый бокал так резко, что вино плеснуло через край, и опять вцепился в край стола. – Меня действительно нельзя убивать. По крайней мере, не сейчас. Яд и пламя, Золтан, я только теперь начинаю понимать, куда всё катится. Вся эта инквизиция, все эти войны – жалкая тень того, что может случиться, если меня сейчас убьют.

– Почему?

– Я… – начал Жуга и умолк, будто язык прикусил. Покачал головой. – Это бесполезно объяснять, – сказал он. – Ты не поймёшь и не поверишь. Просто девочка, которая пришла ко мне, это моя единственная надежда.

– На что? – спросил Хагг, чувствуя себя полным идиотом.

– На смерть, – ответил тот.