Руны Вещего Олега

Скоморох и Молчун, мужи с порядком поседевшими висками, ещё несли свою нелёгкую службу старых соратников князя Ольга, который по-прежнему оставался главой изведывателей. Их печенежский собрат Кулпей состоял в советниках при сыне печенежского хана, которого они спасли из хазарского полона. Сей отрок сам уже стал ханом, и с его словом считались другие печенежские ханы. Когда у дружины Ольга случились первые стычки с печенегами, Кулпей и Молчун отправились навестить их молодого владыку Джамал-хана. Тот, узнав своих спасителей, оказал им самые высокие почести, а получив дары в виде доброго оружия и кольчуги с шеломом от самого князя Ольга, привезённые посольством, и вовсе дружески расположился к старым нечаянным знакомцам. Вспоминали подробности вызволения молодого печенега из хазарского полона и при этом не скупились на похвалу его смелости и мужества. Молчун вернулся в Киев, а Кулпей остался при Джамал-хане. Вскоре почти всякие столкновения меж русами и печенегами прекратились, а молодой хан, следуя советам рассудительного Кулпея да получая в нужный час хорошую помощь разными товарами из Киева, сумел быстро завоевать почётное место среди печенежских владык.

Иные вопросы князь обсуждал только с волхвами, с коими был родственен духом. Особенно с Велесдаром, ободритским волхвом, с которым прибыл на Киевщину, да с молодым волхвом Могуном, бывшим потворником отца Хорыги. За прошедшие лета крепкая стать волхва стала и вовсе будто вытесанной из дубового кряжа. Чуть выше среднего роста, с литыми раменами и богатырской шеей, он с первого взгляда более походил на воина, но когда обращал на собеседника свой мягкий и глубокий взор, тот сразу чуял исходящую от него могучую волховскую силу. Велесдар почти не изменился, – был всё так же по-юношески высок, сухощав и строен, как в первый день появления в Киеве.

Человек – сын вечности, да в повседневных заботах забывает о том. Потому люди нуждаются в помощи волхвов, у которых связь с той самой вечностью не утеряна, и их совет и веданье многим пригождается, как в час беды великой, так и в обыденной жизни.

Как-то кликнул к себе князь верных изведывателей.

– Позвал я вас, братья, вот по какому делу, – начал Ольг, уже совсем поседевший за эти четверь века, но стати воинской не утративший, а лишь добавивший мощи как телесной, так и духовной. Если раньше его золотисто-белые густые власы выделялись средь остальных содругов, то теперь седина сделала их всех беловолосыми и оттого схожими на братьев, коими они и были по сути своей. – Греки нам дань не заплатили за сие лето и, по всему, в следующее тоже платить не станут. Послы их юлят, пустыми словесами отговариваются, мол, болгарам дунайским пришлось платить, да с агарянами война, тяжко империи нынче, подождать надо, а на днях и вовсе убрались посланники в свой Царь-град. Коли они в самом деле решили, что платить нам более нет нужды, то изведать надобно, на что расчёт у них: может, войной на нас хотят пойти или просто решили, что с Русью можно не считаться. Стало быть, предстоит вам узнать про мысли византийцев, а для сего отправиться в края полуденные, в земли Руси Сурожской, где греческие полисы обосновались.

– Выходит, княже, нам, как тогда в Хазарии, купцами следует стать да послушать, чего греки промеж собой рекут, особливо за чашей с вином, – как всегда, первым подал голос Скоморох.

– Ты как будто заранее знал, Ерошку-младшего к грекам киевским в работники определил, – подивился Мишата.

– Купцу всегда добрый работник нужен, особливо коли он чужую речь разумеет. На полудне ведь и хазары, и византийцы обитают. Два уха хорошо, а четыре лучше, а Ерофей Ерофеич-то весь в отца, такой же хваткий на науку и языки.

– А с клинками лепше меня уже управляется, – поддакнул сотоварищу Молчун.

– Жаль, Айера нашего нет, и Силы, знатно они торговали в Булгар-граде, – молвил князь задумчиво, будто вглядывался в прошлое.

– Так кто же мог помыслить, что Сила после того, как из полона хазарского вырвется, да ещё и с молодой женой, вдруг кузнецом станет, а не изведывателем! – воскликнул Скоморох с явным сожалением. – Его бы силушку богатырскую, да в нашем деле…

– Я Силу помню ещё со времён, когда мы в Галлию хаживали, – возразил Ольг, – он всегда был мирным по натуре, в воины более по необходимости пошёл. Помню, как он первым бросился в холодное море, чтобы спасти прикованного черпальщика с горящего драккара викингов, и одним движением порвал цепь.

– А дядька Кряж сперва даже в ученики брать богатыря не хотел, – молвил, как всегда неспешно, Мишата.

– Так он же помнил, как его подкову Сила сломал, а дядька Кряж перед этим об заклад бился, что его-то изделие никакой богатырь не одолеет! – улыбнулся Ольг. – Да позже рад был старый кузнец, что такого способного ученика обрёл. Кузнечное то дело сродни волховскому, тут чутьё особое нужно, а у Силы оно как раз есть. Теперь вот дядьки Кряжа нет, а дело его, благодаря Силе, живёт.